противоположного берега. Никто не сопротивляется их наступлению.

Через семь минут они устанавливают флаг на южном валу. Теперь форт принадлежит им. По их мнению – как и все, что в нем находится.

* * *

Армия Ост-Индской компании – легкие драгуны и пешие полки, швейцарские наемники и шотландские бригады, войска сепаев из Мадраса и Бенгалии – заливает улицы. Они стреляют в каждого встречного майсурийца, возбужденные рассказами о подземельях Типу, о гвоздях, забитых в невинные глаза (доказательств этому нет, но доказательства в настоящее время не имеют значения). Это так чертовски просто. Податливость каменных стен, грудных клеток под натиском стали. Тысячи умирающих майсурийцев. Любой может оказаться Типу Султаном. Они не знают, как он выглядит, они слышали только о дикоглазом толстяке с черным ртом и кровожадным смехом.

Вот личный дворец Типу с высокими ребристыми колоннами, несметными сокровищами – все принадлежит им.

Также принадлежат им женщины и девушки зенаны.

Четверо из них будут увековечены на популярной английской гравюре: тонкие ухмыляющиеся губы, изогнутые тела – в знак протеста против того, что солдаты их уносят. На гравюре мужчины выглядят похотливыми и коварными. В реальности они действуют эффективно, тактически и холодно.

Некоторые женщины кричат, некоторые нет. Некоторые предлагают драгоценности в обмен на неприкосновенность. Одна уже опоздала что-либо предлагать и, пошатываясь, заходит за угол, сжимая порванный шнурок своей юбки. Знайте, что она переживет эту ночь и многие последующие. Ее поддержит история, которая сложится в ее сознании, в которой она не военный трофей, а побежденный воин.

* * *

К наступлению ночи победители обнаруживают возле Водяных ворот мертвое тело Типу Султана. Раджа-хан указывает на него пальцем; указывать и хрипеть – это все, что может делать Раджа-хан, который лежит неподалеку, истекая кровью от раны в животе.

Типу Султана видели стреляющим с крепостных валов из охотничьих ружей, которые одно за другим передавали ему слуги, до тех пор, пока его самого не подстрелили. Пока он лежал при смерти, английский солдат попытался украсть его ножны. Типу размахнулся мечом и перебил солдату колено. За это солдат приставил пистолет к его виску.

Так ушел Тигр Майсура.

Мертвый, он лежит на паланкине, тело еще теплое. Он ниже ростом и светлее, чем они ожидали, одет обычно, в льняную куртку и цветастые брюки. Странным кажется и выражение его лица, полное мирного спокойствия, которого никто не ожидал от тирана.

Пока офицеры размышляют, один солдат острием штыка срезает кончик усов мертвого короля. Он одаривает своих потрясенных начальников овечьей улыбкой:

– Небольшой сувенир, господа. Все так делают.

* * *

На всех девяти картинах, изображающих последние минуты жизни Типу Султана, отсутствует Аббас, спрятавшийся за разбитой колонной, рука об руку с Чудесной Рукой. Странная пара эти двое. Они все, что есть друг у друга, союз, возникший по чистой случайности.

Десятью минутами ранее Аббас, пошатываясь, шел по переулку, пытаясь найти выход из форта, когда далекий пушечный выстрел задрожал под подошвами его ног. Мимо него пронесся конь, таща всадника за ногу. Где Мунир? Мунир был его напарником по носилкам, с которым он в течение недели тренировался выносить мертвых. (Из всего обучения он помнил только первый шаг: расположить пострадавшего так, чтобы его было удобно поднять.) Мунир закричал: «Как мы будем таскать носилки, если они нас сейчас изрешетят?» – и сбежал со своего поста.

Обучение не готовило их к пролому форта. Хаос за наружными стенами? Вероятно. Захват ганджама? Очень вероятно. Это заставило Типу эвакуировать промышленные пригороды, опустошить Оружейный дом, спрятать весь скарб, чтобы его не переплавили на боеприпасы.

Готовясь к отъезду, Аббас помог своей семье загрузить повозку с вещами. Фарук уже бежал с женой и детьми в дом ее брата в Сомнатхпуре. Джунаид получил отсрочку, чтобы доставить членов своей семьи в Шимогу, откуда он уже не вернется. Аббас не присоединился ни с одному из этих планов, как бы ни ругалась и ни плакала мать, как бы ни угрожали братья, что сейчас вырубят его и унесут. (На это Аббас рассмеялся, братья – нет.)

– Садись, – сказал отец, похлопав по месту рядом с собой в повозке с быком.

Аббас напомнил отцу, что он не едет с ними. Отец спросил почему. Мать посмотрела на Аббаса, красные от слез глаза полны надежды, что он передумает.

Аббас сказал отцу, как говорил уже не раз, что он остается служить в армии Типу.

Его отец был озадачен таким решением.

– Но ты не из тех, кто умеет драться, – мягко сказал он. – Ты и яйцо не можешь разбить.

Аббас глубоко вздохнул. Что означал этот глубокий вдох, Юсуф Мухаммед не знал, но он видел, что его сын расстроен, и предполагал, что причиной является он сам, о чем сожалел, потому что в мире не было никого, кого бы он любил больше своего младшего сына. Раньше он мог скрывать свои предпочтения за стоическим выражением лица, делая вид, что не наблюдает за мальчиком, вырезающим какую-нибудь безделушку, настолько изысканную, что ей самое место на полке. Откуда ты такой взялся? – спрашивал про себя Юсуф Мухаммед в эти моменты, не без примеси страха. – Кем ты станешь? Теперь Юсуфу Мухаммаду стало ясно, что он никогда этого не узнает.

С места возницы Джунаид холодно проговорил:

– Отпусти его, Абба.

Юсуф Мухаммед крепко сжал руку сына и отпустил.

Аббас стоял и смотрел, как уезжает повозка с быком: Джунаид на вожжах, остальные члены семьи идут рядом. Один Юсуф Мухаммед продолжал смотреть на Аббаса: какое выворачивающее чувство – оставлять своего младшего сына позади. Он наблюдал, как Аббас становится маленьким, потерянным, как ребенок, нуждающийся в руке отца, и молился, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь, подал ему эту руку.

Мужчина проталкивается мимо Аббаса, держась за разбитое лицо, и натыкается на штык, который выходит из его поясницы со звуком, похожим на – возможно, Аббасу показалось – тихий треск; его собственный мочевой пузырь рефлекторно опорожняется.

Он бежит в противоположном направлении от пронзенного человека. В какую сторону он бежит, он не знает.

За углом он обнаруживает Чудесную Руку, прислонившегося к стене и безвольно отгоняющего ворона, который, похоже, принял его за труп. Его тюрбан исчез, голова без него кажется совсем маленькой.

Он встречается взглядом с Аббасом.

– Помоги, – говорит он так тихо, так просто, будто спрашивает дорогу. – Помоги мне, сынок.

Орда орущих мужчин приближается из-за угла.

Аббас бросается всем телом на Чудесную Руку, опрокидывает их обоих и остается лежать спиной к наступающим. Его единственная надежда – что солдаты ошибутся, как тот ворон, и сочтут их парой трупов.

Следующие одиннадцать секунд,