За нелояльностью следует только деградация.)

И в первый же день Аббаса отправили килевать Пепперкорн. По контракту он, как и я, должен был служить пять лет.

Мы поделились своими самыми заветными желаниями. Мое: стать капитаном собственного корабля. Его: создать творение, которое переживет его и за которое его будут помнить.

Когда я спросил, что это за творение, он протянул мне небольшой предмет, который он все это время вырезал:

– Не это, – смущенно сказал он.

Небо начало светлеть. Я увидел, что предмет был маленьким китом, с гладкими боками и идеальными плавниками. Как он сделал его в темноте, я не знаю, но я буду помнить его за него.

* * *

3 октября 1802 года. Сэмюэль Лоуден прижал меня к мачте, которую я смазывал, и непринужденно спросил, что заставило меня так сблизиться с индусом. Я ничего не ответил, потому что вопрос не показался мне вопросом. Но он хотел знать, о чем мы говорили. Я ответил, что мы говорили о нашей жизни и наших семьях, как и два любых человека, у которых впереди четыре часа ночной вахты, а вокруг один жидкий мир.

– Жидкий что? – спросил Сэмюэль Лоуден, сделав такое лицо, будто я только что пукнул ртом.

Затем он сказал, что восточным людям нельзя доверять, что они кивают головой и делают противоположное тому, что обещают. Что ласкары стали бельмом на улицах Лондона, попрошайничают и унижаются на нашей земле, возвращались бы лучше к себе.

Я сказал Сэмуэлю Лоудену, что Аббас отличается от этих восточных людей тем, что, во-первых, он владеет английским и французским языками.

На это открытие – что мы с Аббасом говорили друг с другом по-французски – Сэмюэль Лоуден обвинил меня в чрезмерно близком знакомстве с индусом.

– О боже, – проговорил я, на что Сэмюэль Лоуден пригрозил мне десяткой за дерзость. Когда был жив его брат, он говорил такие вещи в шутку. Теперь же, когда в его глазах появился этот блеск, надо быть осторожным.

* * *

20 октября 1802 г. Успешно пройдя экватор, мы получили возможность отпраздновать субботний вечер. Корова и ее теленок обеспечили нам достаточное количество говядины и телятины в дополнение к свинине. Мы надели свои лучшие наряды и подняли бокалы под тост мистера Моррисона: За любимых женщин и за жен! Наш самый младший товарищ, Гордон, прокричал ответ: И пусть они никогда не встретятся! Было довольно забавно слышать это от такого молодого и неопытного человека, как Гордон, пусть он и утверждает, что был близко знаком с некой безымянной лондонской дамой.

Потом были песни, театральные номера и сценки мистера Бейзли, безжалостно изображающего фельдшера, который попой кверху ищет прореху в борту корабля, а вместо этого дает всем обнаружить только прореху в собственных штанах. Чтобы добиться анемической бледности фельдшера, Бейзли использовал муку для припудривания лица. Повар был недоволен.

Как бы я ни наслаждался свежей говядиной и хлебом – передышкой от корабельных сухарей, – я не могу слушать звуки флейты и не думать об Уильяме Лоудене. По тому, как Сэмюэль Лоуден стоит у борта, вытирая глаза большим пальцем, я знаю, что он думает о том же.

* * *

21 октября 1802 г. По обычаю, матрос, впервые пересекший экватор, должен постричься у фельдшера. В нашем рейсе таким матросом был Аббас. К сожалению, фельдшер, похоже, все еще недоволен вчерашней театральной сценкой и решил выплеснул свою обиду на бедного Аббаса и его голову с некогда густыми черными волосами. («Стандартная стрижка?» – спросил Аббас, на что ассистент хирурга ответил, что это будет именно тот стандарт, которого тот заслуживает.) Поскольку у нас нет зеркал, Аббас попросил меня честно сказать ему, как он выглядит. Я сказал ему правду, что его волосы отчекрыжены неравномерно. Аббас нахмурился.

Честно говоря, я считаю, что так он выглядит более матерым, чем раньше, а еще немного отчаявшимся, и это хорошо, потому что теперь он больше похож на всех нас.

* * *

28 октября 1802 г. Сегодня на северо-востоке появился незнакомец. Мы подали наш секретный сигнал – два ряда огней – на что незнакомец на всех парусах ушел. Наши подозрения усилились, и мы отправились за ним. Капитан приказал команде Пепперкорна приготовиться к бою. Я был пороховой обезьянкой, для чего всю прошлую неделю успешно тренировался на холостых ядрах. В час ночи незнакомец остановился и зажег один ряд огней, затем два, затем три – надлежащий сигнал, который он должен был подать сразу… Незнакомец оказался фрегатом Его Величества Египтянка, которым командовал достопочтенный капитан Боузер.

Капитан Боузер сообщил нам, что Амьенский мир закончился. Война между Англией и Францией была объявлена 19 мая. («Быстро они», – сказал Банн). Капитан Боузер заявил, что у него на борту больше французских пленных, чем членов корабельной команды. Поэтому он вынужден забрать нескольких наших к себе на военно-морскую службу.

Капитан Боузер и капитан Норткоут обошли палубы. Мы стояли на своих местах, высоко подняв головы и затаив дыхание, надеясь, что нас не выберут. Аббас стоял прямой, как стрела, рядом с мистером Гриммером. Однажды я сказал Аббасу, что у его расы такая плохая репутация, что его вряд ли когда-нибудь возьмут на службу. Когда капитан Боузер проходил мимо него, я молился, чтобы моя правота подтвердилась. Только сейчас, написав эти слова, я понимаю, как много значит для меня его дружба.

В итоге капитан Боузер забрал на борт Египтянки восьмерых наших. Одним из них был Гордон, бедняга. Поднимаясь на Египтянку, он выглядел самым несчастным, прижимая к груди свой сундучок, как мальчишка, которым он в некотором роде все еще и был.

Египтянка ушла, Англия снова находилась в состоянии войны, капитан Норткоут приказал нам проверить орудия и быть готовыми защищаться.

* * *

30 октября 1802 г. Ночная вахта с Аббасом. Он задал мне неожиданный вопрос: почему Сэмюэль Лоуден так его ненавидит?

– Откуда ты знаешь, что он тебя ненавидит? – спросил я.

– Он приковывает меня кандалами из любви? – последовал ответ.

Аббас привел еще несколько примеров грубого обращения, в основном словесного, мимолетного, всегда незаметного для окружающих. Иногда он загораживал Аббасу дорогу, не давая пройти. В другой раз Аббас обнаружил в своей каше крысиный хвост, а позже Сэмюэль Лоуден спросил его, любит ли он мясо на завтрак.

Я повторил Аббасу то, что сказал мне старый моряк в моем первом плавании из Дептфорда, когда я пожаловался на грубое обращение. «На корабле есть только две вещи: долг и мятеж. Все, что тебе приказали сделать, – это долг. Все, что ты отказался сделать, – это мятеж. А наказание за мятеж – рангоут».

Мы замолчали. Я никогда