после драки кулаками махать, — сказал Захаров. — Садись-ка вот на бугорок, подкрепись немного, да давай покумекаем, как мы через это болотце будем своё имущество перевозить, а потом и раненых доставлять.

Взяв бутерброды, Лагунцов только было собрался откусить от одного из них, да так и застыл с открытым ртом, затем опомнился и торопливо заговорил:

— Да вы что, товарищ капитан? Вы что, нашего транспорта не знаете? Видели ведь его!

А транспорт в госпитале был следующий: две полуторки, три ЗИС-5, две «санитарки» («эмки»), один автобус ЗИС-8 и один автобус ЗИС-16. Ну, ещё «козлик», на котором они сюда приехали. Все эти машины получили при формировании госпиталя от различных автохозяйств Ленинграда, все они были уже основательно потрёпаны, хотя и не испытали той бешеной гонки, которая пришлась на долю автомашин медсанбата в период отступления на Карельском перешейке, а затем во время боёв под Невской Дубровкой. Здесь, на внешнем кольце блокады, они были загружены значительно меньше: госпиталь стоял на месте, а медсанбат за это время сменил не менее десяти мест. Но всё-таки для такой дороги, какая была перед глазами Лагунцова, машины явно не годились, особенно городские автобусы и «эмки», рассчитанные на ровные асфальтированные дороги.

— Да из всех наших машин тут, может быть, только на полуторках проехать можно и ЗИСах, да и то на полупустых, а остальные все завязнут, — доказывал Лагунцов.

— Да, — задумчиво произнёс Алёшкин, — а другого, лучшего места для размещения нашего госпиталя нет. Придётся дорогу строить… Впрочем, можно посмотреть ещё одно, правда, оно уже будет не в этом районе, как нам указывал начсанарм, а километра на два южнее и километров на пять дальше от передовой… Заедем всё-таки туда!

И Борис решил побывать в районе рабочего посёлка № 6, где тоже когда-то стоял их медсанбат. Но стоило им свернуть на дорогу, ведущую к тому месту, как они встретили санитарную машину. Из неё вылез Кучинский и его начхоз. Поздоровавшись, они сообщили, что едут из района рабочего посёлка № 6, где собираются развернуть свой госпиталь для легкораненых, что уже оставили там своих санитаров, которым поручили ремонтировать дороги и подготавливать места для палаток. На это ни Алёшкин, ни Захаров ничего не сказали, а только, вежливо попрощавшись, проехали по этой дороге ещё метров двести, а затем развернулись и направились домой.

На следующий день, после долгого обсуждения с Захаровым и Павловским вопроса о возможности использования для размещения госпиталя стоянки медсанбата, и составления плана размещения строений госпиталя, Борис поехал в санотдел армии, доложил о своих соображениях начсанарму и показал на карте точку предполагаемого расположения.

Замначсанарма по оргвопросам, подполковник Богуславский, присутствовавший при докладе Алёшкина, посмотрев на карту, воскликнул:

— Да здесь же сплошное болото! Вы что, карту читать не умеете?!

— Вот-вот, немцы тоже так считали, поэтому и оставили этот лесок нетронутым. Ну, а карты наши действительно читать нужно уметь, они составлялись лет десять тому назад, а за это время кое-что изменилось, — довольно ехидно возразил Борис. — Действительно, дорога к выбранному нами месту ведёт через болото, и метров двести надо основательно отремонтировать, но я думаю, что мы вместе с этим делом недели за две справимся.

— С кем вместе? — спросил Скляров.

— С 24 медсанбатом.

— А он с какой стати вместе с вами будет работать? Уж не по старой ли дружбе?

— Да нет, дружба дружбой, а денежки врозь, — засмеялся Алёшкин. — Видите ли, товарищ начсанарм, на этом пятачке стоит сейчас медсанбат, ему нужно подвинуться ближе к своей дивизии, которая передислоцировалась на левый фланг армии. Так вот, ему надо выехать, а нам въехать. Когда они в сентябре занимали это место, болото, отделяющее пятачок от шоссе, было почти сухим, а после октябрьских дождей вода в нём поднялась и лежнёвку размыло. Мы с командиром медсанбата, товарищем Сковородой, предварительно договорились, что с обеих сторон выделим людей и приведём эту дорогу в порядок. А там не за горами и холода — болота замёрзнут, а мы, может быть, и другую дорогу соорудим. Все же остальные участки этого района заняты артиллерией. Становиться рядом с их позициями, даже если они и пустят, нельзя, я уже это под Невской Дубровкой раз попробовал. На открытом месте госпиталь тоже не поставишь. Я очень прошу, товарищ начсанарм, утвердите наш план!

— А к какому числу вы думаете развернуться на новом месте при необходимости такой трудоемкой работы?

— Думаю, что к 20 ноября мы будем готовы к приёму раненых.

Услышав этот ответ, Богуславский только руками всплеснул, а начсанарм наморщил лоб и стал потирать левой рукой свой гладко выбритый подбородок, это всегда было знаком его неудовольствия и затруднения. После длительного молчания он произнёс:

— Нет, дорогой, это не годится! Я могу вам дать максимальный срок до 15 ноября, то есть прибавлю вам семь дней к тому, что давал раньше. Извольте уложиться, спрашивать буду строго.

Для вида Алёшкин несколько минут подумал, затем ответил:

— Уложимся!

Пока Скляров размышлял над ответом, в голове Бориса созрел один план, о котором он пока решил ничего не говорить, но который мог бы значительно ускорить передислокацию.

— Ну, раз уложитесь, то и хорошо! Переговоры с генералом Зубовым я беру на себя, а вот материально ничем помочь не могу. Посчитали все ресурсы, что нам даёт начальник тыла армии: ни одного человека, ни одной машины выделить невозможно, придётся вам рассчитывать только на себя. Единственное, чего мне удалось добиться, чтобы выздоравливающих у вас до конца передислокации не забирали.

Алёшкин облегчённо вздохнул, он очень боялся того, что его команду выздоравливающих отберут, а она, как-никак, составляла примерно сорок человек мужчин, причём больше половины из них можно было использовать и на физических работах. Ну, а остальная часть вполне годилась для несения караульной службы, работы на кухне, уходу за лежачими, благодаря чему освобождался работоспособный младший персонал госпиталя.

Прошла неделя. Госпиталь продолжал работать по-прежнему. В день поступало 10–12 человек, примерно столько же и эвакуировалось, и с виду в работе госпиталя пока ничто не указывало на подготовку к передислокации. Зато внешне госпиталь менялся: ежедневно происходило уменьшение числа развёрнутых палаток. После совещания с Чистовичем и Минаевой Алёшкин решил перевести раненых, временно осевших в госпитале, в те палатки, которые из-за изношенности не могли быть сняты с места. Правда, они местами протекали, но так как заполнялись всегда не более чем на треть своей вместимости, то размещать раненых пока удавалось. Тем временем те палатки, которые подлежали перевозке, свёртывались, сушились и упаковывались в тюки, готовые для транспортировки.

За счёт уплотнения в рубленых бараках