Кликнув адъютанта, Зубов приказал ему вызвать к себе Киселёва, а когда через несколько минут тот явился, он молча подал ему заявку, полученную от Бориса. У начхоза высоко поднялись брови и округлились глаза:

— Товарищ генерал-майор, они что, с ума посходили? Им что же, весь наш запас отдать? А как же подготовка к наступлению?

Зубов улыбнулся:

— Это и есть часть подготовки к наступлению. Не будем зря заниматься словопрениями, подумайте, посчитайте и к вечеру доложите, насколько вы сможете удовлетворить заявку товарища Алёшкина. Я вам сообщу об этом, товарищ Скляров, а вы распорядитесь, чтобы они завтра выслали транспорт за палатками.

Он обернулся к Борису:

— Конечно, всё, что просите, мы не дадим, но кое-что получите. Кстати, вы говорили, что некоторые палатки ещё могут послужить, если их не перевозить. Так вот, передайте их тому госпиталю, который останется здесь, и, может быть, займёт ваше место. Товарищ Скляров, распорядитесь.

Киселев ушёл, а Зубов снова повернулся к Борису:

— Знаете что, товарищ Алёшкин, я бы на вашем месте завтра же поехал в тот район, который назначен для нового расположения госпиталя, обследовал его, выбрал конкретный участок и, не дожидаясь получения официального приказа о передислокации, начал бы помаленьку его обживать. А приказ вы получите денька через два-три.

* * *

На следующий день Алёшкин и Захаров ехали на своём «козлике» в район Назии. Прежде всего, Борис решил осмотреть местоположение своего медсанбата летом 1942 года. Он полагал, что там могло уцелеть несколько землянок, да и места под палатки ранее расчищались. Как он помнил, не доезжая до станции два-два с половиной километра, справа от шоссе, по направлению его прежней стоянки, отходила просёлочная дорога длиною около трёхсот метров, которая и приводила на территорию медсанбата. Они свернули на эту чуть заметную дорогу, по которой, видно, уже более года никто не ездил. Дорога оказалась достаточно хорошей, и Захаров заметил:

— Ну, место, кажется, будет подходящее.

Но стоило им приехать туда, где когда-то стоял шлагбаум батальона, как взору их представилась картина страшного разрушения. Очевидно, эта территория в прошлом году подверглась особенно сильной бомбёжке и артобстрелу. Воронки от бомб и снарядов буквально сливались между собой. Большинство деревьев, когда-то надёжно маскировавших территорию медсанбата, были разбиты в щепы или валялись, вывернутые с корнем. Не стоило даже и думать о том, чтобы расчистить это место, сравнять многочисленные ямы. На это потребовался бы месяц тяжёлого труда всего личного состава госпиталя. А потом, самое главное, размещение там госпиталя было невозможно и с точки зрения маскировки: все его сооружения были бы видны, как на ладони. Печально смотрел Борис на эти разрушения и думал: «Нас, в том числе и меня, спас счастливый случай! Не передислоцируйся вовремя мы отсюда к Александровке, этот массированный удар пришёлся бы на нас. Ведь, судя по всему, бомбёжка и обстрел проводились в сентябре — октябре прошлого года. Да, в счастливой рубашке мы родились».

Если Захаров смотрел на разрушения без особого удивления, ведь он в прошлом — строевой командир, прослуживший более полутора лет на передовой, всё это видевший не раз, то Лагунцов, работавший лишь в пределах госпиталя и армейских тылов, этой картиной был поражён и даже, очевидно, напуган. Алёшкин, заметив это, не удержался:

— Да вот, товарищ Лагунцов, на этом месте наш медсанбат стоял. Первая бомбёжка нас ещё здесь застала, несладко пришлось. А теперь нам к этому надо привыкать: будем госпиталем первой линии, значит, придётся находиться от передовой на таком же расстоянии, как и медсанбат, так что будем готовы ко всему… Ну, а здесь нам делать нечего, поедем искать другое место.

Они выехали на шоссе, проехали ещё полкилометра ближе к передовой и остановились. От станции Назия фактически остался только железнодорожный путь, ведущий к Шлиссельбургу, да маленькая, самодельная, сделанная из старых шпал будочка, в которой, видимо, и жил, и дежурил железнодорожник.

Подумав немного, Борис решил поискать какое-нибудь место слева от полотна железной дороги. Километрах в двух от шоссе виднелся небольшой лесной массив, его он и предполагал использовать. В направлении этого массива от шоссе не отходило дорог, поэтому найдя место, где кювет был менее глубоким, поехали прямо по целине. Хотя Лагунцов и протестовал, уверяя, что там наверняка болото и можно угробить машину, ни Алёшкин, ни Захаров на его протесты внимания не обратили. Они уже нашли подходящее место и только было собрались сворачивать с шоссе, как вдруг, шагах в пятидесяти от них, справа из кустов, с натужным завыванием мотора стала выбираться на шоссе полуторка, оборудованная под санитарную машину.

Остановив её жестом и подойдя к кабине, Алёшкин с радостью увидел знакомого шофёра Ряховского, служившего в его батальоне. Рядом с ним сидела незнакомая девушка-медсестра, очевидно, новенькая. Ряховский тоже обрадовался, увидев своего бывшего командира. Мы ведь говорили, что Алёшкин среди личного состава медсанбата пользовался большим уважением и любовью.

Остановив машину, шофёр выскочил из машины и чётко отрапортовал:

— Товарищ майор, санитарная машина перевозит эвакуированных раненых в эвакопункт в сопровождении медсестры Васильевой, всего шесть человек лежачих.

— Ну, зачем же так официально, товарищ Ряховский? Ведь я теперь не ваш начальник. Давайте закурим и пару минут поговорим.

Они присели на краю кювета и закурили папиросы, предложенные Борисом.

— Почему это вы сами вдруг стали раненых вывозить? Разве эвакопункт не присылает машины?

— Да нет, присылает, но нашему медсанбату приказано срочно разгрузиться, так как мы должны передислоцироваться. Эвакопункт не успевает всех увезти, мы ему помогаем. С передовой сейчас никого не возим.

— А далеко наш батальон стоит?

— Да тут, в леске, километра за полтора от шоссе. Каким-то чудом этот лесок уцелел. Кругом всё разбомблено, а этот участочек почти не тронут. Да вы, наверно, его знаете, там когда-то штаб стрелкового полка стоял.

Алёшкин припоминал это место, но очень смутно. Когда ещё он был начсандивом, посещая 50-й стрелковый полк, он больше обращал внимание на подготовку к развёртыванию ППМ, так как полк готовился к наступлению, чем на место, на котором стоял штаб полка. Однако у него сразу же возникла мысль осмотреть это место, об этом он и сказал Ряховскому. Тот, бросив скептический взгляд на их старенький «козлик», заметил:

— Боюсь, что на этом драндулете вы туда не доберётесь. Я вот и на полуторке едва-едва проезжаю. Тут от шоссе по кустам проехать нетрудно, а как только кусты кончатся, начнётся болото. На нём хотя и настлана лежнёвка, да она настилалась ещё в прошлом году, местами была повреждена снарядами. Мы её подлатали,