Одновременно с этим стали выявляться люди, прямо занимавшиеся бандитизмом. Они уже знали об активной деятельности Алёшкиной по восстановлению завода, по укреплению советской власти в станице, пытались ей угрожать. И если бы среди населения станицы у неё не было друзей, вовремя предупредивших о готовящемся на неё покушении, неизвестно, уцелела бы она.

Конечно, восстановить завод на полную его мощность было невозможно: основное оборудование в своё время вывезли куда-то в Закавказье, где ему не дали валяться без дела, а использовали на других заводах, поэтому возвращать его считалось нецелесообразным. Дать заводу новое оборудование страна пока не могла, пришлось придумывать такую производственную деятельность, которая могла бы выполняться тем немногим, что уцелело, с использованием цехов, которые было сравнительно легко восстановить.

Как известно, главный корпус завода взорвали и сожгли отступавшие части Красной армии. Относительно неповреждёнными остались два вспомогательных цеха, в них-то и решено было развернуть работу. В одном устроили спиртоводочное отделение. Оккупанты не успели ни вывезти, ни испортить большие запасы кукурузы в початках, хранившихся в особых плетёных закромах, так называемых сапетках. На первое время этого количества сырья для производства спирта должно было хватить, а затем предполагалось поступление кукурузы нового урожая. В другом цехе решили устроить вареньеварочное отделение. В колхозных садах и в садах жителей станицы росло много абрикосовых деревьев, шелковицы, винограда и других плодовых деревьев и кустарников. Из всего этого можно было варить повидло, джемы и варенье. Сразу же начали готовиться и соответствующим образом оборудовать помещения обоих цехов. В середине лета 1943 года завод выдал первую партию спирта, а к осени заработал и вареньеварочный цех.

Во всей этой работе энергичная молодая Алёшкина принимала самое деятельное участие, исполняя, как мы говорили, разнообразные обязанности, налагаемые на неё как руководством завода, так и партийной и профсоюзной организациями. Ребятишки большую часть времени были предоставлены сами себе. Кате пришлось бы очень трудно, если бы не помощь одной девушки, почти девочки, Сони, которую она поселила у себя после изгнания оккупантов.

Соня, эвакуированная из Ленинграда, была сиротой. Приехала она в станицу перед самым приходом немцев, была взята в качестве домработницы фельдшером Чинченко, который её самым безжалостным образом эксплуатировал, особенно издевался с приходом немцев, постоянно угрожая выдать её.

Между прочим, фашисты почему-то особенно жестоко относились к людям, эвакуированным из Ленинграда, вероятно, стараясь на них выместить свою злобу за то, что им так и не удалось овладеть этим героическим городом. Было известно, что кое-кого из выданных полицаями эвакуированных ленинградцев застрелил сам немецкий военный комендант. Понятно, что Соня жила в постоянном страхе.

Вместе с уходом из Александровки оккупантов, очень быстро и как-то незаметно исчез и Чинченко. Соня была им брошена на произвол судьбы. Не зная, что делать, она попросилась работать у акушерки, там встретила Катю Алёшкину, которая, узнав о судьбе девушки, предложила ей жить у неё в качестве старшей дочери и хозяйки. Соня согласилась.

Кстати сказать, через несколько дней после прихода наших частей откуда-то появился Чинченко, который сразу же попытался втереться в доверие к военному коменданту, назначенному Красной армией.

Поселившись у Алёшкиной, Соня много выиграла. Хотя ей было около шестнадцати лет, она уже вполне могла справляться с небольшими домашними заботами, выпавшими на её долю, а Катя получила возможность для выполнения служебных и общественных обязанностей. До этого ведением домашнего хозяйства после ухода Кати из дома занималась старшая дочь Эла, которой только что исполнилось четырнадцать лет. Она, конечно, справлялась недостаточно хорошо, и помощь более старшей девушки пришлась кстати. Все девочки очень подружились и относились к Соне как к родной.

К середине июля 1943 года в посёлке Майском наконец-таки стали работать все советские учреждения: райком партии, райисполком, райпотребсоюз, райвоенкомат и другие. В это же время в военкомат пришёл официальный запрос, отправленный Скуратовым, по просьбе Бориса Алёшкина, о том, где находится его семья и получает ли она деньги по аттестату. Этот запрос побудил военкома срочно подсчитать и погасить задолженность Екатерине Петровне Алёшкиной. Нужно сказать, что другим семьям военнослужащих в посёлке Майском военкомат сделал это гораздо раньше. В отношении же семей, проживавших вне районного центра, свои обязанности он выполнять не торопился, особенно не спешил с этим для семьи Алёшкиной. Дело в том, что ещё в период отступления райвоенком Ерёменко по служебным делам некоторое время жил в Александровке, в доме Алёшкиной. Он пытался ухаживать за Катей, а когда та категорически отвергла его ухаживания, он, затаив на неё злобу, намеревался мелко отомстить.

Между прочим, когда он вызвал Катю в Майское для выдачи причитающихся денег, он не преминул ехидно заявить, что муж думает не о её судьбе, не о детях, а о том, не пропали ли его деньги, назначенные к выплате по аттестату. На самом же деле было не так. Даже в официальном письме, адресованном военкому и подписанном начальником штаба медсанбата старшим лейтенантом Скуратовым, первым вопросом было то, где находится семья Алёшкина и только во вторую очередь спрашивалось, выплачиваются ли ей деньги по аттестату.

А запрос этот был необходим. На письма Бориса Катя не отвечала, начиная с октября 1942 года почти до августа 1943 года. Собственно, она-то писала, как и он, но так как все пути, связывавшие Александровку со страной, были в то время перерезаны, то письма не доходили, ведь Ростов, Тихорецкая и другие железнодорожные станции, через которые шла почта в центр страны, находились в руках оккупантов.

По аттестату за те семь месяцев, которые Катя не получала денег, ей выдали более 5 000 рублей. И, хотя за это время жизнь в местах, освобождённых от фашистов, как, впрочем, и во всей стране, значительно подорожала, эти деньги помогли ей приобрести кое-что для детей и как-то вывернуться из тисков голода, в которых находилась семья и после изгнания фашистов.

Огород её был уничтожен, пропали кукуруза, картофель, и для питания оставалась только кукурузная мука, добываемая на базаре по баснословной цене, немного сала и оставшийся кукурузный крахмал.

С наступлением лета на базаре появились кое-какие овощи. Конечно, её зарплата в 150 рублей, получаемая на заводе, никаких расходов по питанию покрыть не могла, и до получения денег по аттестату семья Алёшкиной голодала в буквальном смысле этого слова.

В конце июля 1943 года пришло письмо от Бориса. Между прочим, он спрашивал, были ли в Александровне немцы, если были, то куда Катя и ребята эвакуировались и когда они вернулись обратно. Катя не решилась