Шрифт:
Закладка:
Гай испугался. Он велел всем оставаться в деревне, запретил ездить в город. И все же, несмотря на все меры предосторожности, зараза всё равно проникла в Теру Марцию. Сначала заболела одна семья, потом ещё две. Ещё через неделю деревню охватила паника. Люди умирали быстро, и ничто не помогало.
Больнее всего было хоронить детей. Из десятка малышей в деревне выжили лишь трое: два мальчика и одна девочка. Гай потерял всех своих. Он видел, как его сыновья мучались, слабели и, наконец, покидали этот мир. Боги, казалось, отвернулись. Сам он слёг на месяц, лёжа в бреду и думая, что его дни сочтены. Но, к удивлению, он выжил. Боги решили посмеяться над ним? Они могут.
Жена, к счастью, осталась здорова, но чума выкосила треть Теры Марция. Шесть семей были стерты с лица земли, и деревня больше напоминала руины, чем живое поселение.
Проблемы на этом не закончились. Налоги было нечем платить. Чтобы хоть как-то удержать деревню, Гай обратился к ростовщику в городе. Тот дал деньги, но лишь под грабительские 40 долей. Без этих средств они бы просто не дожили до следующей весны. Всё, что они вырастили на полях и виноградниках, пришлось отдать на налоги и долги.
Может стоит вернутся в легион? Но он уже не чувствовал сил для этого. Не стоит подводить братьев. Что их ждет? Он не знал.
Глава 10
924(171) декабрь, Карнунт, Паннония
Я впервые за долгое время зашёл к матери в её покои. Здесь всё было иначе, чем в моих собственных комнатах или в казармах лагеря. Тепло, уют, но вместе с этим — какая-то отстранённость, словно я был чужим в этом маленьком мире.
Мама нянчила мою младшую сестру, которой недавно исполнился год. Она, крошечный комочек жизни, пока была единственным светлым пятном среди суровых реалий войны. Однако я чувствовал себя здесь немного не в своей тарелке. Может быть, потому что редко заходил, а может, потому что видел, как утомлена мать.
Титул Mater Castrorum, данный ей отцом, приобретал для меня новый, пикантный, оттенок. Я старался не думать об этом слишком много, отвлекая себя разговорами на более нейтральные темы. Ну они же имеют право на личную жизнь, даже во время войны? При той смертности детей в нашей семье, никогда не можешь быть уверенным что хватит. До переезда в лагерь умер мой младший брат, Марк Верус Цезарь (Marcus Annius Verus Caesar). Ему было всего семь лет. Мать горевала в тихую. Я тоже чувствую утрату того красивого братика, который все время тянулся общатся со мной, когда не болел. Мама горевала тихо, сдержанно, как и полагается римской матроне. Возможно, поэтому она так стремилась быть ближе к отцу, а отец, утешил ее. Опять, не те мысли лезут.
Сестра была их маленьким чудом. Но, как и любое чудо, она требовала сил, которых у матери и так оставалось мало. Я заметил её усталость. Хотя её лицо светилось радостью, глаза выдавали недосып и измотанность.
— Мама, тебе нужно больше отдыхать, — осторожно начал я. — Возможно, стоит оставить хотя бы часть лагерных дел или больше доверять нянькам.
Она покачала головой, даже не посмотрев на меня.
— Всё в порядке, Люций. Я справляюсь.
Но я видел, что это не так. Её любовь к этому ребёнку и желание быть полезной в лагере отнимали последние силы.
— Ты ведь не обязана всё делать сама. Разве не для того нам служат рабыни? Они могут взять на себя заботу о сестре хотя бы на время.
Она посмотрела на меня с мягкой улыбкой.
— Ты ещё молод, сын. Когда-нибудь ты поймёшь, что материнская любовь не знает покоя. Всё это — моя обязанность. Я сама хочу это делать.
Маму все устраивало и она не хотела ничего менять.Мне оставалось лишь вздохнуть. Я не мог ни переубедить её, ни помочь. Я просто сидел, глядя, как она укачивает сестру. Этот маленький мир счастья, который она создала вокруг себя, был утешением, но стоил ей здоровья.
Я злился на эту нескончаемую войну. Она разрушала всё. Даже здесь, где, казалось, должны были царить покой и радость, её тень была слишком явной.
***
925(172) конец марта, Карнунт, Паннония
Питолаус нервно почесал свои растрёпанные волосы, встал и начал ходить по палатке. Я терпеливо ждал, когда он заговорит. Его состояние было понятным. Не могу сказать, что я хорошо разбираюсь в математике, но мои базовые школьные знания значительно превосходят уровень, доступный здесь и сейчас.
В некотором смысле, я был рад, что мой учитель — грек. Греки гораздо больше склонны к размышлениям, абстракциям и развитию теорий, чем римляне. Для римлянина самое важное — это практическое применение. Если новая идея или теория не имеет прямой пользы, они пожмут плечами и, возможно, даже похвалят её как интересное умозрительное упражнение. Но затем отправят эту мысль на пыльные полки библиотеки, оставив её служить скорее украшением, чем инструментом.
Наконец, Питолаус остановился и, обернувшись ко мне, задал вопрос:
— Но зачем?! Зачем ты пытаешься объединить операции, если можно разложить вычисления на несколько шагов? Это ведь понятнее, нагляднее. Разделив, мы снижаем вероятность ошибок и путаницы.
— Вы правы, разложение вычислений в отдельные строки действительно делает их более наглядными. Так проще объяснять. - согласился я. - Но мой подход, хотя и кажется сложнее, значительно короче. Люди привыкнут к этому, так же как они привыкли к чтению слов. Вы же не читаете каждую букву по отдельности, чтобы понять слово?
Питолаус остановился, нахмурив лоб. Его взгляд стал задумчивым, словно он старался осмыслить мои слова. Вдруг его лицо озарилось пониманием.
— Хм… в этом есть что-то! Мы сейчас словно дети, которые читают по буквам! - загорелся он идеей, – Ты же предлагаешь... Развитие символов! Так-так.. Значит, парентезы [παρένθεσις - рядом кладу] это слова! Слова которыми мы выразим мысль! Какая глубокая мысль!
Он начал быстро ходить по палатке, глядя на меня с возрастающим интересом.
— Символы
