Но к немалому удивлению наших разведчиков, шуцман (сотрудник нацистской полиции. Прим. ред.), увидев выходивших из машины советских офицеров, вытянулся, приложил руку к своей форменной каскетке и, распахнув дверь, около которой стоял, вежливо, пожалуй, даже подобострастно, произнёс:

— Битте, комхер!

Кстати сказать, прибытие представителей Красной армии, видимо, заинтересовало прохожих, в основном женщин и детей, вероятно, видевших советских воинов впервые. Они стали останавливаться в некотором отдалении от машины, о чём-то быстро, беспокойно, но тихонько, переговариваясь.

Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, офицеры были встречены пожилой немкой, которая радостно заулыбалась и, сделав приветственный жест, показала рукой на находившуюся почти прямо против лестницы большую дверь, проговорила:

— Хир ист герр бургомистр, битте!

Это выражение оба командира научились понимать. Они направились к двери, оставив второго из сопровождавших их автоматчиков на лестнице, первый уже стоял на улице у входной двери. Сами они, кроме пистолетов, были вооружены автоматами ППШ и готовы были при первом же признаке тревоги открыть из них огонь.

Войдя в большую комнату, они увидели за письменным столом старого, гладко выбритого мужчину. Лысина его была обрамлена венчиком седых волос, а на худом, сморщенном лице отражалась сильная усталость. Он встал, радостно улыбнулся и неожиданно по-русски произнёс:

— Славу Богу, наконец-то вы пришли!

Борис и Захаров от изумления даже остановились.

— Проходите, садитесь, сейчас я вам всё расскажу. Курите.

Всё ещё не придя в себя, гости сели к столу, и закурили. Захаров протянул пачку «Казбека» и старичку. Тот взял папиросу, долго мял её пальцами, потом закурил и сказал:

— О-о! Как давно я не курил русский табак! Зер гут!

Через полчаса Борис и Захаров уже знали, что этот немец — автомеханик. В 1932–1935 годах он работал в качестве иностранного специалиста на Горьковском автозаводе, где научился русскому языку. После возвращения в Германию его отправили в концлагерь на пять лет. Будучи антифашистом, он находился в Варене на нелегальном положении, под чужой фамилией, работая в депо на железной дороге. Эта работа помогла ему избежать тотальной мобилизации.

Тихий провинциальный Варен имел две особенности. Первая — его пригород служил местом отдыха многих берлинских капиталистов, для чего там было построено около трёх десятков роскошных вилл. Большая часть населения и торговые предприятия городка обслуживали эти виллы. Вторая — в противоположной части Варена с 1939 года находился большой лагерь военнопленных, американских и английских лётчиков.

Узнав это, Захаров понимающе посмотрел на Бориса: «Так вот почему англичане и американцы не бомбили этот городок, ведь многие германские крупные капиталисты были тесно связаны не только финансовыми, но и родственными узами с представителями крупного капитала Америки и Англии. Кроме того, и лагерь со своими — англичанами и американцами…»

А между тем старичок рассказывал дальше. Он сообщил, что начальник немногочисленного гарнизона, узнав о приближении Красной армии, выслал делегатов с просьбой не обстреливать Варен, так как город капитулирует без сопротивления. Командир дивизии, к которому обратилась делегация, согласился и пообещал прислать своих людей — коменданта и воинскую часть. Однако до сих пор никто не приехал.

— Гарнизон, охрана лагеря, находившиеся в городе нацисты (бывший бургомистр и часть полицейских) решили не ждать прихода советских войск, а сразу же после ухода делегации покинули город, сев на поезд, отправлявшийся на запад, в сторону Гамбурга. В Варене наступило безвластие. Тогда, — продолжал свой рассказ старый немец, — антифашистский подпольный комитет назначил бургомистром меня. Первым моим распоряжением было, чтобы все жители вывесили белые флаги.

Тут Борис и Захаров поняли, почему из окон домов свисали простыни, они ещё изумились подобному способу сушки белья.

— Мне сейчас очень трудно. Большинство служащих бургомистрата сбежали, осталось всего два-три человека, да несколько полицейских, а в городе начались беспорядки. Англичане и американцы, выйдя из лагеря на свободу, стали грабить население и обижать его, особенно женщин. Я очень рад, что теперь прибыли вы и наведёте соответствующий порядок.

Алёшкин был смущён этим рассказом и особенно его концовкой. Он совсем не готовился к тому, чтобы принимать на себя административные функции в каком-либо немецком городе. Он так и сказал бургомистру:

— Видите ли, камрад бургомистр, мы представляем собой медицинское учреждение, я начальник госпиталя, а это мой помощник. Мы обязаны как можно скорее развернуть госпиталь в каком-нибудь помещении вашего города, скоро придут первые машины с ранеными. Мы не вправе, да просто пока и не сумеем, выполнять административные функции. Единственное, чем мы вам готовы помочь, при условии, что помещение для госпиталя не потребует большой работы по его обустройству, это выделись десять красноармейцев, которые могут патрулировать улицы города.

Было видно, что старик, хотя и разочаровался, что принял не коменданта города, а лишь начальника госпиталя, заинтересованного только в том, чтобы скорее развернуть своё учреждение, обещанной помощи всё-таки обрадовался. Он сказал:

— Очень жаль, что в городе не будет пока твёрдой военной власти, но спасибо и за тех солдат, которых вы мне выделяете. Насчёт размещения госпиталя не волнуйтесь: в том же лесу, где расположены виллы богачей, стоит прекрасное трёхэтажное здание госпиталя для офицеров-подводников. Только вчера оттуда вывезли на катерах по озеру последних раненых. Никаких разрушений, кажется, там нет. Занимайте это здание, я вам дам проводника. А когда ждать ваших солдат?

— Часа через два, — немного подумав, ответил Борис.

Нужно заметить, что этот разговор проходил не так гладко, как мы его описали: немец говорил по-русски всё-таки плоховато, часто вставлял немецкие слова и переиначивал русские, не сразу понимал Бориса, поэтому переговоры заняли порядочно времени, во всяком случае, более часа. Лагунцов, сидевший в машине, уже начал беспокоиться, тем более что среди стаек немецких женщин, детей и стариков вдруг начали появляться здоровенные верзилы, что-то кричавшие на незнакомом языке и, видимо, основательно выпившие. Они находились рядом с женщинами, бесцеремонно расталкивали их, однако ближе к машине подходить не решались. В ответ на это и Лагунцов, и оставленный внизу автоматчик приняли оборонительное положение, направив оружие в сторону этих людей.

Старик-бургомистр позвонил колокольчиком, и когда к нему зашла женщина, встретившая Бориса и Захарова, он ей что-то сказал по-немецки. Вскоре в комнату вбежал молоденький немец, почти мальчишка, и, увидев советских офицеров, испуганно застыл у двери. Бургомистр что-то сказал ему, и он моментально выскочил за дверь.

— Поезжайте за этим пареньком, он вас проводит. Да, пожалуйста, не забудьте про обещанных солдат, — попросил бургомистр.

Попрощавшись со стариком за руку (кстати, это был первый немец, которому Борис пожал руку), посетители вышли из ратуши.