Зайдя в здание госпиталя, Борис обрадовался тому, как быстро и хорошо санитары, дружинницы и медсёстры привели первую казарму в должный порядок. Он отсутствовал около трёх часов, а за это время полностью развернулись сортировка с санпропускником, операционно-перевязочный блок, пищеблок и несколько палат. Уже сейчас можно было начинать приём раненых.

Алёшкин посоветовал Захарову, воспользовавшись услугами переводчицы Аси, пригласить нескольких немок из очереди около кухни для выполнения разных технических работ по госпиталю: уборку оставшихся казарм, а в дальнейшем и палат, на кухню в качестве судомоек и подсобных рабочих и т. п. Это был первый раз за всю войну, когда он решил воспользоваться услугами немцев. Всех согласившихся Алёшкин приказал зачислить на довольствие и выписывать им зарплату, как вольнонаёмным.

К вечеру он узнал от Захарова, что тот набрал двадцать человек, а желающих работать было гораздо больше. При этом большинство выражало согласие работать только за питание, но большего числа Захаров пока брать не решился, хотя и помнил распоряжение начальника сануправления фронта о доведении ёмкости госпиталя до 1 500–2 000 человек при штате, рассчитанном на 200 коек.

С утра следующего дня начали поступать раненые, и вскоре всем работникам госпиталя пришлось трудиться с полной отдачей. Передав административные функции Захарову и Павловскому, Алёшкин полностью включился в лечебную работу. Он оперировал так же много и с таким же напряжением, как в период тяжёлых боёв на Волховском фронте. Облегчение было только в том, что в распоряжении медперсонала был настоящий постоянный электрический свет, водопровод, канализация и, конечно, хорошее помещение.

Осложнялась работа отсутствием эвакуации и тем, что поступавшие раненые были всех профилей и различной тяжести. Наряду с тяжёлыми, требовавшими особой медицинской заботы, поступало много и таких, которые после обработки незначительных ран и перевязки могли отправляться в строй, но ведь никто не знал, где находится их часть. Никакого запасного полка в Штольпе ещё не было, хотя комендант с комендантским взводом уже появился. Кстати сказать, одновременно с этим в городе начала организовываться какая-то гражданская власть, и официально кормление детишек госпиталем прекратилось, но красноармейцы втихаря давали хлеб и другие продукты стоявшим около ворот ребятишкам.

Кроме раненых, стали поступать и больные, причём в основном носители венерических заболеваний, чаще всего гонореи. С ними приходилось ещё труднее, чем с легкоранеными. Если этих было трудно удержать в расположении госпиталя, то венерические больные вообще дисциплине не поддавались.

Единственным врачом, который разбирался в венерологии, был доктор Батюшков. Пришлось его освободить от работы в сортировке и назначить начальником венотделения. Для лечения пользовались старым методом: промываниями марганцевым раствором и таблетками стрептоцида. Это требовало много времени и терпения, а у больных его не было. Пришлось одну из казарм оборудовать нарами, огородить её колючей проволокой, у входа поставить часового и содержать здесь всех венбольных. Только такая мера позволила навести относительный порядок.

С большим напряжением госпиталь, и в особенности его начальник, спавший едва ли 3–4 часа в сутки, проработал более двух недель. 20 апреля 1945 года в расположении госпиталя появилась колонна автомашин, доставившая сменявший его фронтовой эвакогоспиталь № 57 и приказ двадцать седьмому следовать далее вглубь Германии и остановиться в городе Дойч-Кроне. Так как транспорта не дали, а своих имелось всего двенадцать машин, включая и легковую ГАЗ-АА, Борис отдал приказ оставить большую часть трофейного имущества, в том числе и многое из того, что успел набрать себе личный состав. Увозили только самое необходимое.

Кстати сказать, в Штольпе госпиталь наконец-таки расстался со своим старым, практически совершенно вышедшим из строя, автобусом ЗИС-16. Лагунцов, бродя по городу, разыскал брошенную, большую, видимо, ранее пожарную, машину, и всё имущество, которое перевозилось на автобусе, перегрузил в неё. Составили акт и передали «старичка» вновь прибывшему госпиталю.

Двадцать седьмой прибыл в Дойч-Кроне. Там его догнал новый приказ: не развёртываться, следовать в город Вальденбург и ждать там дальнейших распоряжений. Оттуда госпиталь проследовал в Кюстрен, затем в Штеттин, Пренцлау. Во всех этих городах они находились от нескольких часов до суток, и лишь в Пренцлау пришло распоряжение следовать в город Варен и там развернуться немедленно по прибытии.

Глава восьмая

Хотя по имеющейся у Алёшкина карте можно было определить, что город Варен находится северо-западнее Берлина и, по-видимому, ещё занят фашистами, он за последнее время так привык ничему не удивляться, что, получив приказ, 26 апреля отправился туда. Как всегда, они с Захаровым и двумя автоматчиками выехали вперёд на рекогносцировку, оставив колонну под командованием Павловского на расстоянии 5–8 километров от себя. Одновременно он дал распоряжение, чтобы колонна пока в город не въезжала: возможно, что помещение для его размещения найдётся где-нибудь на окраине.

Варен — маленький, чистенький и совсем не тронутый войной городок производил приятное и в то же время удивительное впечатление. Его, очевидно, сдали без боя, так как никаких следов боевых действий и даже прохождения крупных подразделений наших войск не было. Больше всего изумляло, что он, видимо, совершенно не подвергался бомбёжкам с воздуха.

Многие городки и даже небольшие посёлки Германии, встречавшиеся на пути следования госпиталя, почти всегда носили следы налётов, производимых американской и английской авиацией, даже в том случае, если этот населённый пункт не имел никаких военных объектов, а, следовательно, и стратегического значения.

Варен составлял удивительное исключение. Он располагался на берегу озера Мюриц, имел значительный железнодорожный узел, много складов, в центре было достаточно крупных зданий, и тем не менее, его ни разу не бомбили. Непонятно!

Пока Борис и Захаров делились друг с другом этими впечатлениями, машина бесшумно катилась по асфальтовой мостовой и уже приближалась к центру, который, как и во всех немецких городках, обозначался площадью перед зданием ратуши, отличавшейся от других домов небольшой башней с часами.

В палисадниках чистеньких домов беззаботно играли дети, по тротуарам шли в различных направлениях пешеходы, не было только автомашин. В центре города торговали магазины, большие и маленькие. Вообще, городок выглядел так, как будто никакой войны не было. Более того, когда машина остановилась около здания ратуши, и Алёшкин с Захаровым, сопровождаемые автоматчиками, вышли из неё, то у входа в дом они увидели немецкого полицейского в форме. Борис и Захаров переглянулись: «Уж не попали ли мы в «логово зверя»? Может быть, город ещё в руках фашистов?», — подумали они одновременно. Очевидно, о том же подумал и Лагунцов. Он быстро развернул машину и, не глуша мотора, открыл