Они еще долго обсуждали этот вопрос и решили никому об этом не говорить. И вида не показывать, а все как следует проверить.

Было уже светло, и ни о каком сне не могло быть и речи.

Окушко принял душ, позавтракал и ушел на работу, сказав, что он перед обедом может быть съездит со Старковым купаться.

— У него должен быть характерный шрам от вырезанного аппендицита. Я помню даже его рисунок.

Елизавета Андреевна с укоризной посмотрела на мужа, покрутила головой, но ничего не сказала.

В двенадцать часов, как они условились, должна была прийти Ольга Владимировна, но пришла она вместе с Варей только в два часа. Уже по одному их виду она догадалась, что что-то у них произошло, так как обе были расстроены.

— Что-нибудь случилось? Плохо с Василием Игнатьевичем?

— Вася у нас куда-то пропал, — растерянно произнесла Ольга Владимировна.

— Как это пропал? — стараясь сохранить спокойствие, чтобы не выдать собственного волнения, даже с улыбкой произнесла Елизавета Андреевна.

— Уж и не знаю, что подумать. Ушел рано утром.

— Куда?

Ольга Владимировна помолчала, переводя взгляд с дочери на Елизавету Андреевну и опять на Варю. Потом рассказала, что он вчера почему-то был страшно возбужден, стал сам не свой и плохо спал. Говорит, что это от вина.

— А сколько он выпил-то! У меня Евгений больше выпивает.

— Да и я ему об этом сказала. Может, от перемены климата. Утром проснулась рано, часов в шесть, а его, нет. Я подумала, что он в туалет вышел и опять уснула. А утром сестра говорит, что он в половине шестого вышел, сказав ей, что болит голова и он посидит на берегу Волги, у речного вокзала. Это же рядом. Обещал к завтраку прийти.

Но к завтраку Старков не пришел. Они долго ждали, а потом пошли искать его.

— Ну и чего это вы расстраиваетесь, — заметив слезы на глазах Ольги Владимировны, спокойно проговорила Елизавета Андреевна. — Мог сесть на паром, переехать на ту сторону.

Варя, сидевшая до этого молча, подошла к матери и тоже стала успокаивать.

— Что ты, мама. Куда он денется? Придет и будет смеяться над собой, как это с ним бывало и в Махтанге.

— Подождите-ка, голубушки, а не мог он уйти к Евгению Степановичу, ведь они, кажется, уславливались в двенадцать поехать в бассейн. — Елизавета Андреевна поднялась, прошла в кабинет и позвонила мужу. Ей сказали, что он выехал куда-то. — Женя куда-то уехал. Наверно, вместе с ним, — сообщила она, возвратись.

— Но ведь он же голодный.

— Бог ты мой, Ольга Владимировна. Да тут на каждом углу можно выпить и закусить. Подождем. Думаю, что они сейчас заявятся. Пойдемте-ка на кухню, я вас угощу чаем. Варя, поставь чайник.

Варя ушла, а Елизавета Андреевна завела разговор о покупках, о других свадебных делах, рассказала, кто будет на свадьбе.

Она старалась отвлечь от беспокойных мыслей не только сватью, но и себя.

Через полчаса зазвенел звонок, и Елизавета Андреевна, не торопясь, подчеркнуто спокойно пошла открывать дверь. Она знала, что это муж, и страшно боялась сейчас увидеть его одного. Это был действительно Окушко и один. Ольга Владимировна и Варя почти одновременно вышли в коридор и замерли, увидев его одного.

Евгений Степанович, не замечая пока никакой тревоги, подошел к Ольге Владимировне и, улыбаясь, поздоровался с ней.

— Василий Игнатьевич у нас пропал, Евгений Степанович, — тихо и вроде даже виновато произнесла Ольга Владимировна.

— Пропал? Как это пропал? Ну, что вы, что вы, Ольга Владимировна? — успокаивал ее Окушко, заметив и ее волнение, и слезы в глазах. — Город, наверное, исследует.

Елизавета Андреевна объяснила ему, в чем дело, и Окушко очень спокойно с улыбкой стал уверять, что нет оснований для беспокойства, а тем более для слез.

— Город-то вон какая махина, миллион с четвертью.

Опять раздался звонок, и все устремились в коридор. Но это прибежал с работы Юра.

— Давайте обедать, — решительным тоном сказала Елизавета Андреевна. — Пока накрываем на стол, то да се и подойдет наш путешественник. Пойдемте, Ольга Владимировна.

Они ушли на кухню. Юра увел к себе присмиревшую Варю, а Евгений Степанович, войдя в кабинет, почувствовал противную боль в пояснице, словно кто-то сдавливал и переламывал позвонок. Он, морщась, опустился в кресло. Давеча утром, после разговора с женой, он, кажется, совсем уже успокоился, а теперь снова охватила та же тревога.

Он мучительно и долго обдумывал сложившуюся ситуацию и искал решения: что делать?

Решение же пришло само собой и показалось простым и единственно верным. Он даже удивился, почему раньше не пришла эта мысль в голову. Поднявшись, прикрыв плотно дверь, он подошел к телефону и набрал номер близко знакомого ему полковника Глазырина.

— Сергей Петрович? Окушко приветствует тебя. Да, да…

После общих фраз о том, что давно не виделись, как жизнь и прочее, Окушко сказал, что ему непременно и как можно быстрее нужно с ним посоветоваться.

Они условились о времени и месте встречи.

6

Горбунин, — а это был он, Окушко не ошибся, — выйдя из квартиры, быстро спустился к Волге и, часто оглядываясь, словно проверяя, не идет ли кто за ним следом, торопливо зашагал по набережной, которая была почти пуста в этот ранний час.

Но Волга уже жила своей обычной шумливо-беспокойной и напряженной жизнью. На стремнине реки, сделав большую петлю, разворачивался для причаливания белоснежный трехпалубный теплоход, пришедший снизу. Еще несколько пароходов, таких же и меньше, стояли или медленно маневрировали в разных местах реки. Речную гладь неторопливо утюжили небольшие, носильные работяги-катера, легкомысленно сновали в разных направлениях беззаботные моторки, промчалась вниз по реке «Ракета», оставляя за собой плотный белый вал дробящейся воды; слышались короткие гудки, стук моторов и мерные удары волн о гранитную набережную.

Вся эта жизнь не трогала Горбунина, он просто не замечал ее. Он весь был охвачен в этот момент острым сознанием тревоги и полной безысходности своего положения.

Долгие годы Горбунин жил ожиданием именно этого рокового дня, часа и даже мига, когда вдруг какая-то неожиданная встреча или непредвиденный мимолетный просчет разрушат все его старания скрыть себя и свое прошлое, и тогда гибель, конец всему.

И хотя в последние годы он все чаще и чаще стал обретать уверенность, что все обошлось, что судьба оказалась милостивой, он все же никогда не утрачивал острой настороженности, особенно к новым встречам и житейским обстоятельствам.

Он привык к новой фамилии, вполне вжился