Расстояние до Дильмуна раза в полтора больше, чем до Льяна, и, что важнее, в ту сторону надо идти против ветра галсами, а Персидский залив узкий, шибко не поманеврируешь. На ночь становились на якорь. В итоге добрались только на шестые сутки.

Моста короля Фахда пока нет, появится тысячи через четыре лет. Это сооружение из нескольких пролетов, самый длинный из которых в пять с лишним километров, будет соединять остров, в то время ставший Бахрейном, с материком. Мне показалось, что Дильмун не изменился с тех пор, как я бывал здесь почти на восемьсот лет раньше. Разве что каменный мол соорудили для судов с осадкой метра полтора, как поделился со мной информацией купец Лунанна. Те, что меньше, как и раньше, вытаскивали на берег и там проводили разгрузо-погрузочные работы. Сейчас там обрабатывали с десяток, еще два у мола и шесть больших, видимо, из Мелуххи, ждали своей очереди на рейде на якорях. При этом значительное место у мола занимала шестнадцативесельная военная галера. Лагом к ней лагом была ошвартована вторая, двенадцативесельная. На меньшей не было видно ни души, а на большей кемарили на кормовой палубе под серовато-белым навесом три стражника. Хорошая у них служба.

Едва мой шлюп подошел к рейду, как к нему направилась двухвесельная лодка, на носу которой стоял с важным видом пухлый мужчина с длинной бородой, заплетенной в косички с висюльками на концах. Как я узнал, такое сейчас в моде в городах на реке Евфрат. То ли оттуда добралось сюда, то ли наоборот.

— Что ты привез? — не ответив на мое приветствие, властно, требовательно задал вопрос пухлячок на аккадском языке с сильным акцентом, смягчая все согласные, как говорили его предки, когда я приплывал сюда в бытность лугалем Лагаша.

Судя по наглости и высокомерию, все осталось по-старому, несмотря на то, что поменялась верхушка, язык которой переняли подданные.

— Чечевицу и бобы, — ответил я.

— Все съестное ты обязан продать только нашим купцам. За чечевицу тебе заплатят по три шиклу за курру, за финики — по пятнадцать. Налог будет десять процентов, — объявил он.

Это было всего в два раза дороже, чем в Гуабе. Сомневаюсь, что даже в урожайный в Дильмуне год аморейские купцы продавали так дешево.

— На восточном берегу тоже саранча съела весь урожай, и там у меня покупают в пять раз дороже, — усмехнувшись, сообщил я. — Поплыву туда.

Поняв, что имеет дело не тупым лохом, чиновник ухмыльнулся и согласился:

— Хорошо, мы заплатим столько же.

— Ради столько же не плыл бы сюда. Вы купите по двадцать шиклу за курру чечевицы и по сто за финики, и налоги заплатят ваши купцы, — объявил я.

— Это слишком дорого! — возмутился он.

— Тогда походи по рынку, найди дешевле, — иронично посоветовал я, потому что был уверен, что купцы из Мелуххи не знали о саранче и не привезли дешевый провиант, а только дорогие специи и несъедобные предметы, и предупредил: — Если до весны не умрете с голода, заплатите в десять раз дороже.

Видимо, он и сам прекрасно всё знал, но надо было попонтоваться, поэтому объявил важно:

— Я передам твои слова нашим купцам. Может быть, их заинтересуют такие дорогие товары.

Еще и как заинтересовали. Приплыли трое, каждый на своей восьмивесельной лодке. Забрали весь товар без торга, разделив между собой на три равные части. Заплатили вперед жемчужинами, которые будут считаться лучшими в мире, и выгрузку начали сразу, прямо на рейде. Их матросы помогали Ададу и Гимилу, втихаря съедая финики. Я делал вид, что не замечаю. Это уже не мой товар. Да и был бы мой, поступил бы также.

Весь трюм выкидали за четыре часа, после чего я поплыл к ближнему мелуххскому судну, стоявшему на рейде, чтобы посмотреть, что привезли. Это была одномачтовая галера длиной метров пятнадцать с обшивкой встык и косым парусом, который назовут латинским. Ее хозяин встретил меня на палубе, улыбаясь радостно и удивленно, будто увидел старого друга, которого считал покойником. Ему было лет сорок. Черноволос и смуглокож, темнее аккадцев. Борода была короткая, зато усы — на ширину плеч. Ладно, немного короче, но сильно выступали за пределы круглой морды.

Я поздоровался с ним на мелуххском языке, как-то вдруг вспомнив это длинное слова или несколько, слившихся в моей памяти в одно. Оно обозначало приветствие не самого человека, а богов в нем, поэтому из-за оригинальности и врезалось в память. Показав в улыбке все оставшиеся желтоватые зубы, не больше половины, мелуххец ответил мне и что-то спросил на своем языке, наверное, поинтересовался, где выучил его.

— Знаю только несколько слов, — виновато разведя руки, признался я на аккадском.

— Уже одним этим ты сильно отличаешься от местных купцов! — похвалил он на том же языке и поинтересовался: — Ты по делу или как друг?

— Если не возражаешь, и то, и другое, — улыбнувшись, выбрал я. — Не откажусь, если угостишь сома.

Так мелуххцы называли чай в прошлом. Не думаю, что сейчас как-то по-другому. В Индии старое не меняется, только добавляется новое.

Купец подтвердил это, предложив мне занять место под навесом из растянутой воловьей кожи на одной из красных подушек, лежавшей на шерстяном ковре эламитской работы, и приказав слуге или рабу, худощавому юноше, приготовить напиток.

После чего представился и спросил:

— Ты бывал в Мелуххе?

— Навещал твой город в одной из прошлых жизней, — как бы в шутку, ответил я.

Он отнесся к моим словам серьезно, полюбопытствовал:

— А что еще помнишь?

— В храме в Верхнем городе бронзового человека с головой слона Ганапати, который шевелил хоботом, — ответил я.

Мелуххец посмотрел на меня с мистическим восторгом и поделился:

— В этот храм, кроме жрецов, впускают только очень важных гостей.

— Вроде бы, я был полководцем, которого наняли защитить ваш город от народов, живущих в джунглях, — сообщил я.

— Мы постоянно воюем с ними, — признался он, принял у слуги красную чашу с двумя ручками по бокам, расписанную черными свастиками, и передал мне.

Чай был очень крепкий, чифирь, в который добавили еще и перца. Каждый глоток давал такой заряд энергии, что будешь бегать несколько часов без остановки.

После первого