с коллегами из противоположного лагеря. Недаром в русской армии их называли застрельщиками. Попасть в легкого пехотинца из современного оружия очень трудно. Слишком оно медленное, а он подвижен. Разве что на круглом шаре нарвется на острый угол. Заметил несколько таких счастливчиков, как среди наших, так и врагов.

Я тоже вышел на пострелушки. На мне пятнистый, зелено-коричневый, бронежилет из двадцать первого века. Он тонкий и сравнительно легкий, кажется изготовленным из кожи, но ни стрелы, ни камни, выпущенные пращей, не пробьют. Ему не страшны удары копья и даже топора или булавы, разве что сломаются кости под жилетом. Шлем пока не надевал. Уж очень он необычен. За спиной сабля с рукоятью над правым плечом. На поясе слева кинжал.

Я выпустил оба колчана стрел по навесной траектории, но целился в тяжелых пехотинцев, которые пока стоят, ждут команду или когда зазудит ретивое, потянет в бой. Стрелы использую легкие, из тростника, и дешевые, с костяными или каменными наконечниками. Летят далеко и быстро. Видел несколько попаданий. Насколько серьезные, не знаю. По-любому свою лепту в сражение я внес. После чего отправился в тыл за стрелами. Проходя мимо копейщиков из первой шеренги, обратил внимание на их застывшие, напряженные лица.

Адад с ослом стоит примерно посередине между задней шеренгой и обозом. Юноша развязывает пучок из шестидесяти легких стрел, торопливо, с мандражем, будто ворует первый раз в жизни, перекладывает их в опустевшие колчаны. Когда доходит до второго, позади меня слышится рёв тысяч глоток. Наша тяжелая пехота пошла в атаку.

— Колчаны и лук забирай и давай мне шлем и щит, — приказываю я.

Адад быстро выполняет приказ. Он внимательно смотрит, как я надеваю шлем, опускаю забрало из прозрачного пластика, тонкого, кажется, ударь несильно — и разлетится на осколки. Мой раб думает, что это стекло, которое, пусть и не такое прозрачное и тонкое, здесь делают уже не меньше тысячи лет. На самом деле это сверхпрочный материал, которому вдобавок придана форма, чтобы пули рикошетили. Удар холодным оружием тоже будет по касательной.

— Иди вон к тем кустам, — показываю на заросли правее обоза, — и жди меня. Если наша армия побежит, обгони ее и спрячься, где я показывал, дождись меня.

— Хорошо, — быстро соглашается он и со страхом прислушивается к крикам, стонам, звону оружия.

У музыки войны неблагодарные слушатели.

Я направляюсь к левому флангу нашей армии. Там идет рубилово. Позади пехотинцев столпились добровольцы, вооруженные копьями и дротиками. Приказываю и тем, и другим идти за мной. Они подчиняются, приняв меня за командира. Уж больно наряден для простого воина.

Отряд эламитов обогнул немного наш фланг, начал теснить. Первым мне попался косматый широкоплечий мужик с бычьим рогом на верхушке простенького бронзового шлема типа горшка с округлым дном, который древние греки будут называть пилосом. Эламит довольно лихо топором с узким лезвием развалил кожаный щит нашего пехотинца и собрался нанести смертельный удар, когда я саблей рассек до кости ниже локтя его правую руку, незащищенную, если не считать густую поросль черных волосин. Вторым ударом разрубил шею, из которой прямо таки фонтаном выплеснулась ярко-красная кровь. Следующей моей жертвой стал молодой парень с бронзовым кинжалом, бросившийся на меня. Его глаза с расширенными от страха, черными зрачками смотрели поверх круглого щита, обтянутого старой, порепанной кожей светло-коричневого цвета. На голове высокая кожаная шапка, набитая, как выяснилось, овечьей шерстью. Я разрубил ее и голову в ней до межбровья, и кровь залила зажмуренные от боли глаза. Кинжал, которым парень пытался меня уколоть, надраенный, чистенький, сразу упал. Первый удар в бою оказался для него и последним. Я рубанул вправо наискось врага, стоявшего ко мне спиной, а затем в другую сторону, по замахнувшемуся на меня топором, сбив и ранив руку, и вторым ударом рассек кожаную куртку над правой ключицей. Этот тоже отвоевался, хотя еще жив.

Наш левый фланг, увидев поддержку, встряхнулся, воспрял духом, попёр на эламитов. Теперь уже я с последовавшими за мной добровольцами охватил вражеский правый фланг, врезавшись в строй с неудобной стороны для правшей. Сек их саблей быстро и не очень сильно, только выводя из боя. Раненый в правую руку — считай, убитый, толку от него почти никакого. Эламиты сразу подались влево, сминая своих, а потом и назад, по пути наименьшего сопротивления. Побежав от опасности, очень трудно остановиться, особенно, если в спину летят дротики, и ты видишь, как рядом падает сраженный соратник. Мы надавили сильнее — и правый фланг эламитов рассыпался. Наша тяжелая пехота, подталкиваемая задними шеренгами, переместилась на освободившееся место, напоминая при этом густой грязевой сель, сползший по склону горы. Я сразу ушел влево, чтобы не попасть случайно под раздачу. К моим доспехам еще не привыкли, могут принять за врага. Впрочем, моя помощь больше не нужна. Эламиты побежали. За ними сразу началась погоня. В каждой армии есть специалисты по безнаказанному добиванию струсивших. Слева нас обогнули вавилонские колесницы, возничие которых громкими криками и ударами длинных кожаных хлыстов подгоняли ослов и онагров. Следом понеслись наши легкие пехотинцы в надежде захватить пленника. Теперь их черед, пусть порезвятся.

Я тщательно вытер саблю о спину лежавшего неподвижно воина в светлой тунике, поверх которой коричневые завязки кожаного нагрудника, спрятал ее в ножны, отошел в сторону. Голова под шлемом была мокрой от пота, словно не меньше часа колол дрова в такую жару. Когда снял его, легкий ветерок приятно охладил голову. В этот момент я окончательно поверил, что оказался в Древнем мире.

29

У аморейцев доспехи и оружие врага принадлежат тому, кто его убил, если сумеет доказать, что это сделал именно он. Иначе достанутся полководцу. Существует сложная система доказательств с привлечением свидетелей. Обычно, какой отряд где бился, там и собирает добычу, а потом делят между воинами передних шеренг, принимавших участие в стычке, включая погибших, долю которых отдадут их семьям. Мне было проще, потому что сабля наносит длинные резанные раны, а не короткие, как топор, и не колотые, как копье, дротик или кинжал. И стрелы у меня длиннее, чем у аборигенов, не перепутаешь. Оказалось, что я завалил из лука двух вражеских копейщиков с дальней дистанции. Наверное, еще и нескольких ранил, но смогли сбежать. В итоге я прибарахлился четырьмя бронзовыми шлемами и кожаными доспехами с бронзовыми пластинами и пятью простыми кожаными, девятью щитами и кинжалами, семью копьями с бронзовыми наконечниками и двумя бронзовыми топорами. По нынешним временам это целое состояние.

В придачу на