На обратном пути нарвались на сильный, противный, северо-западный ветер, который в это время года бывает, как исключение. Пришлось идти галсами. В итоге путь домой занял четверо суток и только потому так быстро, что в последние ветер сменился на юго-западный, пошли курсом крутой бейдевинд.

Места для всех товаров во дворе не хватало, поэтому я сделал соседям предложение, от которого тот, что слева, не сумел отказаться и продал мне свой участок площадью девять мусару (триста семнадцать квадратных метров) с домом, хлевом и сараями из необожженного кирпича за двадцать шиклу (сто шестьдесят восемь грамм) серебра. За эти деньги можно было купить три или даже четыре таких же по размеру, но в других частях города, а мне надо было рядом. В придачу сосед уступил мне со скидкой свой финиковый сад площадью в три ику с четвертью (один и пятнадцать сотых гектара) и поле в три четверти буру (четыре целые и семьдесят две сотые гектара) и тут же переехал в Ларсу, где на вырученные деньги можно купить что-нибудь поскромнее. Зато будет ближе к правителю, от которого надеется получить что-нибудь на кормление. Аборигены, как и их потомки, рвались жить в столице, надеясь на халяву, которая, по их мнению, бродит там по улицам неприкаянная. Стоит выйти на перекресток в нужный момент и — оба-на! — она твоя.

Дувал, разделявший теперь уже мои участки, снесли, как и все строения на приобретенном. После чего начали возводить бетонные. Сперва жилое помещение для рабов. Длинная стена первого моего дома стала общей. Звукоизоляция, конечно, не ахти, зато зимой будет теплее в обоих. Переселил туда рабов, кроме пожилой Ликтум, которая постоянно должна находиться неподалеку от избалованной хозяйки. Шатиштар ни черта не умела делать сама, только наряжаться и смотреться в новое зеркало, большое, изготовленное мной для нее. Адада я женил на Ребрише, а Шизу — на своей бывшей наложнице Буртум, за которую отстегнул ее папаше выкуп в один шиклу. Он хотел больше, но никакого приданого дать не мог, поэтому покочевряжился и согласился. Дети от первой пары будут рабами, а от второй — свободными.

Затем я приказал построить склады, большие сеновал и хлев, чтобы поместились не только ослы, но и четверо волов и свиньи, и голубятню. Я купил две пары волов-трехлеток, чтобы не зависеть ни от кого во время посевной. Заодно буду сдавать их в аренду и иметь свой навоз, которого здесь катастрофически не хватает. Вложить такую крупную сумму мало кто может, и не хватает выпасов для крупного рогатого скота, в основном кормят сеном и соломой, для чего нужно иметь то и/или другое и большой сеновал. Овец решил пока не заводить. Их легче прокормить, но с ними больше мороки, и навоз не годится для солоноватых почв. На голубятне остановился потому, что кур здесь пока не разводят, только уток и гусей, которых надо пасти. За голубями присмотр не требуется, сами добывают пропитание, а их помет — одно из лучших удобрений.

Еще в соседнем дворе соорудили новый горн из огнеупорного кирпича, изготовленного с добавкой каолина, привезенного последней ходкой, и перенесли туда ветряк и мельницу. Рядом вырыли и оцементировали две дополнительные зерновые ямы, большие, на тридцать куру (девять тонн) каждая, для пшеницы и ячменя. У меня теперь, надеюсь, будут значительные поступления зерна. В дувале сделали деревянные двойные ворота на кожаных петлях, через которые свободно проезжала арба, запряженная парой волов. Вторых таких во всем городе нет. Обычно имеется только калитка, сплетенная из лозы, или используют кусок старой, дырявой, воловьей шкуры, а у бедноты даже этого нет — заходи, кто хочет.

22

Сперва я собирался продать привезенные ткани. Заодно решал вопрос, что делать с излишками каолина. Тут меня и пробила идея объединить их. Я вспомнил, что из каолина делают ультрамарин — один из самых дорогих красителей. Сейчас его производят из лазурита, почти священного драгоценного камня в Месопотамии и Египте. Из ста грамм получаются всего три чистой краски и около пятидесяти плохой, которую называют ультрамариновой золой. Само собой, такой краситель по карману только очень богатым.

Я приготовил шихту из каолина, мирабилита (глауберовой соли), которого много в соляных озерах, соды, серы и древесного угля. Наполнили ею тигли, закрыли крышками, заделав щели глиной с песком, и поставили вверх дном, после чего обожгли без доступа воздуха. Сперва в течение светового дня при температуре до пятисот градусов, потом всю ночь при восьмистах, потом весь день держали охлажденной опять до пятисот, после чего дали медленно остыть за трое суток. Полученный ультрамарин рассортировали по оттенкам, промыли, избавив от водорастворимых солей, размололи в мокром виде, высушили, просеяли на тонком сите. Чем мельче порошок, тем лучше окрашивает. В итоге заготовили без малого два килограмма с четвертью ультрамарина трех оттенков: чисто темно-синего, зеленоватого и красноватого.

Я прикупил несколько отрезов тонких льняных тканей. Их размер как раз на тунику для взрослого человека. Покрасил вместе с шерстяными во все три цвета. Когда ткани сушились на веревках, натянутых через весь двор, Шатиштар заявила, что заберет все себе. Я проинформировал ее, что в любой момент могу сделать столько же. Она подумала-подумала и взяла только те, что с красноватым оттенком. Я отложил для себя по паре темно-синих и зеленоватых, подарил тестю по одному шерстяному и льняному отрезу, а остальные продал Лунанне по полмине (двести пятьдесят грамм) серебра за штуку. Платье из хорошей, тонкой ткани стоит от одного до десяти шиклу. Только вышитое серебряными нитками обойдется дороже выкрашенных мной — в мину серебра.

Судя по дальнейшим событиям, Лунанна продал их в Ларсе и проболтался или у кого-то из его помощников язык оказался слишком длинным, потому что недели через две в Гуабе появился купец оттуда. В это время я был в окрестностях Льяна, менял ячмень на жемчуг и другие товары, сообщив рыбакам, что готов опять покупать каолин, от которого отказался в предыдущие раз, приобретя, как я посчитал, слишком много. Купец дождался меня. Звали его Апилсина. Ни к цитрусовым, ни к шакканакку Римсине не имел никакого отношения. Был он худ и с таким толстым и длинным носом, будто весь корм шел только в этот орган, а борода заплетена в пряди, на каждой из которых внизу висел камешек, считавшийся сейчас дорогим, включая кораллы, янтарь, горный хрусталь.