и была даже большая охотница до таких негармонических вещей, как, например, кваканье лягушек, которых она очень усердно распложала в своих садах.

Всевозможные животные, дичившиеся всех, ласково встречали государыню и давали себя ласкать, чужие собаки со двора прибегали к ней и ложились у ее ног. После сильного пожара, бывшего в Петербурге в начале ее царствования, голуби слетелись тысячами к ее окнам и нашли там пристанище и корм. П. И. Сумароков[368] говорит, что в шелковых ее платках и простынях нередко замечались электрические искры, и от прикосновения к ее обнаженному телу раз Перекусихина почувствовала сильный толчок в руку – так велики были жизненные силы Екатерины. Не любя разных попрошаек, государыня любила щедро награждать. Подарки она делала с таким уменьем и тактом, что их нельзя было не принять. Императрица дарила всегда неожиданно: то пошлет плохую табакерку с червонцами, то горшок простых цветов с драгоценным камнем на стебле; то простой рукомойник с водою, из которого выпадет драгоценный перстень; то подложит под кровать имениннице 2000 серебряных рублей или подарит невесте перстень со своим изображением в мужском наряде, сказав: «А вот и тебе жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь и останешься ему верна»; или пошлет капельмейстеру Паизиелло, после представления его оперы «Дидона», табакерку, осыпанную бриллиантами, с надписью, что карфагенская царица при кончине ему ее завещала. Бывали примеры, что государыня посылала подарки и обличительного свойства для исправления нравов своих придворных. Так, узнав, что один из ее вельмож полюбил очень крепкие напитки, государыня дарит ему большой кубок; другому старику, поклоннику женщин, взявшему к себе в дом на содержание танцовщицу, государыня послала попугая, который то и дело говорил: «Стыдно старику дурачиться!» Другому, большому охотнику до женских рукоделий, поднесшему Екатерине расшитую шелками подушку, подарила бриллиантовые серьги.

Государыня в начале своего царствования принимала все просьбы лично, но, когда в Москве просители во время коронации стали перед ней на колени полукругом и преградили ей дорогу в соборы, а грузины подали вместо просьбы свои паспорты, государыня лично уже просьб не принимала.

Внутренние комнаты императрицы отличались большою простотою, в них было очень мало позолоты и драгоценных тканей; государыня, как мы уже говорили, жила на среднем этаже дворца, под правым малым подъездом, против бывшего Брюсовского дома (где недавно еще находился экзерциз-гауз). Собственных ее комнат было немного: взойдя на малую лестницу, входили в комнату, где, на случай скорейшего исполнения приказаний государыни, стоял за ширмами для статс-секретарей письменный стол с чернильницей. Комната эта была окнами к малому дворику; из нее вход был в уборную; окна последней комнаты были на Дворцовую площадь. Здесь стоял уборный стол, отсюда были две двери: одна направо, в Бриллиантовую комнату, а другая налево, в спальню, где государыня обыкновенно в последние годы слушала дела. Года за два до смерти Екатерина вставала уже не в шесть часов, как мы ранее говорили, а в восемь часов утра. Из спальни прямо выходили во внутреннюю уборную, а налево – в кабинет и зеркальную комнату, из которой один ход в нижние покои, а другой прямо через галерею в так называемый ближний дом; здесь государыня жила иногда весною. Выходы и приемные аудиенции были двух родов: малые по воскресеньям и церемониальные в особо назначенные дни. В первом случае государыня приходила в 10 часов утра в церковь из внутренних покоев через столовую, малою боковою церковною дверью, без большого штата, и становилась на своем месте позади правого клироса; за нею стояли два камер-пажа с мантильей и с платками; несколько отступя назад, стояли (в торжественные дни) наследник с супругою и далее молодые великие князья со своими супругами. После обедни выходили из алтаря архиереи для поздравления, благословляли государыню, давали ей целовать руку и сами, в свою очередь, у нее целовали. После этого государыня выходила в западную большую дверь через так называемую большую приемную залу, где представлялись ей иностранные министры и другие особы через обер-камергера или старшего по нем камергера. По возвращении шли впереди камер-юнкеры и камергеры по шести человек, по два в ряд; после государыни по правую сторону обер-камергер, по левую шталмейстер. За ними статс-дамы и фрейлины. Государыня входила в Тронную залу со всею своею свитою, куда входили также и все особы, имевшие вход за кавалергардов. Здесь государыня, вошедши в залу, отдавала по-мужски три поклона: один направо, другой налево и третий к средине, и принимала поздравления, допускала к руке и со многими разговаривала; стояла она шага на четыре перед собранием и подходила к тому, с кем говорить хотела; разумеется, что никто с нею разговора начинать не мог; аудиенция более получаса никогда не продолжалась.

Большие выходы отличались только тем, что государыня по особому церемониалу выходила в церковь слушать литургию через Бриллиантовую, Тронную и Кавалерскую залы с большой свитой. Вот как описывает такой выход англичанин Кокс, бывший в Петербурге в 1778 году: «Императрица в церкви стояла за решеткой. После обедни потянулся длинный ряд придворных обоего пола, идущих попарно; императрица шла одна, подвигаясь вперед тихим и торжественным шагом, с гордо приподнятой головой и беспрестанно кланялась на обе стороны. При входе она остановилась на несколько секунд и приветливо разговаривала с иностранными послами, которые приложились к ее руке. Государыня была одета в русском наряде: светло-зеленом шелковом платье с коротким шлейфом и в корсаже из золотой парчи, с длинными рукавами. Она казалась сильно нарумяненною, волосы ее были низко причесаны и слегка посыпаны пудрой; головной убор весь унизан бриллиантами. Особа ее очень величественна, хотя рост ниже среднего, лицо полно достоинства и особенно привлекательно, когда она говорит. Екатерина вышла из приемной тем же медленным шагом; никто из придворных не последовал за нею».

Императрица в высокоторжественные дни надевала на себя бриллиантовую корону и две орденские ленты, с цепями этих орденов и двумя звездами, приколотыми на корсаже одна над другой. По словам того же иностранца, богатство и пышность русского двора превосходили самые пышные описания; следы старого азиатского великолепия смешивались с европейскою утонченностью; всегда огромная свита следовала впереди и позади государыни. Роскошь и блеск придворных нарядов и обилие драгоценных камней далеко оставляют за собою великолепие других европейских дворов. На мужчинах французские костюмы; платья дам с небольшими фижмами, длинными висячими рукавами и с короткими шлейфами; петербургские придворные дамы носили очень высокие прически и сильно румянились. Из других предметов роскоши ничто так не поражало, как обилие драгоценных камней, блестевших на различных частях их костюма. Много драгоценных