В 1767 году приступлено было к новой пристройке к дворцу для Эрмитажа; здание выводилось архитектором де Ламотом, и продолговатая постройка его тянулась от Миллионной до Невы, между двумя дворцовыми переулками. Спустя четыре года начали строить, по проекту архитектора Фельтена, другую часть постройки, тоже для Эрмитажа, по Миллионной и набережной, от Ламотовского здания до Зимней канавки; ее называли Шепелевским дворцом по находившемуся здесь дому Шепелева[362]. В 1780 году были сделаны еще пристройки за Зимней канавкой на месте, где были прежде дома купца Крейца, г. Кошелева и других. По окончании этих построек в 1783 году императрица приказала архитектору Гваренги на месте, где был Лейб-кампанский корпус[363], пристроить театр и непременно его окончить к августу 1784 года. Архитектором Гваренги была тоже построена и арка, соединяющая Эрмитаж с театром, и часть, заключающая Рафаэлевы ложи, под которыми была расположена в четырех комнатах купленная Екатериною библиотека Вольтера и Дидеро, состоящая из 50 000 книг; здесь же хранилась библиотека географа Бюшинга, старинные рукописи, собрание карт и любимые книги императрицы на русском языке: это была собственная ее величества библиотека. Вместе с этими постройками Гваренги устроил для государыни из Эрмитажа пологий, почти неприметный скат[364], по которому императрица скатывалась в креслах к самым дверям, расположенным у эрмитажного подъезда. На эти постройки было израсходовано всего 300 000 рублей.

Рассказывают, что когда Гваренги построил арку, то завистники этого зодчего донесли государыне, что она очень непрочна и грозит падением. Императрица приказала тщательно со всею возможною строгостью ее освидетельствовать, и когда было найдено, что арка тверда и во всех частях пропорциональна, то государыня приказала дать в ней роскошный пир.

Больших и малых зал в возведенных пристройках тогда считалось около сорока. В 1786 году начато было архитектором Гваренги строение мраморной галереи (Георгиевский и Тронный зал). В 1787 году сделаны своды во всех кухнях и службах нижнего жилья, где их прежде не было, также под мыльнею на половине государыни; для их высочеств сделаны мыльни под строением, переделанным из большого зала, который был разобран, и вместо его построены комнаты и внутренний непроездный дворик; в то же время, «по умножении фамилии государыни», повелено сделать третью кухню под этими покоями. На постройки было отпущено 100 000 рублей. В 1793 году отделывались две аванзалы и огромная между ними мраморная разноцветная галерея; работы производились сперва под распоряжением генерал-майора Попова, а после генерал-поручика Тургенева; употреблено было всего 782 556 рублей 471/2 копейки, из числа которых пошло на мрамор 291 502 рубля, на бронзу 283 792 рубля; на живопись, лепную работу, потолки и прочее 43 000 рублей. В 1794 году в Георгиевском зале был устроен великолепный трон; неизвестно только, когда он был переделан и заменен нынешним[365]. Должно предполагать, что первый рисунок был превосходный. К трону вели шесть мраморных ступеней, на которых возвышались боковые стены с арками, орнаментами, и задняя с богатым поверху архитравом из мрамора, по сторонам стояли две большие мраморные вазы и статуи «Вера и Закон», взятые в 1795 году от садового инспектора Крока. Трон устроен был архитектором Старовым.

В шесть часов утра, когда все в Зимнем дворце спало, императрица Екатерина вставала, одевалась, никого не беспокоя, сама зажигала свечки и разводила камин. Государыня не любила тревожить прислугу; она говорила: «Надо жить и давать жить другим». Если она звонила, чтобы ей подали воды, и камер-лакей спал в соседней комнате, то она терпеливо ждала. От постели государыня переходила в другую комнату, где для нее была приготовлена теплая вода для полоскания горла, брала лед для обтирания лица от густо разрумяненной девицы, камчадалки Алексеевой; последняя была часто неисправною и забывала приготовить нужное. Императрице нередко долго приходилось ее ждать, и раз Екатерина сказала окружающим: «Нет, это уже слишком часто, взыщу непременно». При входе виновной императрица ограничилась следующим выговором: «Скажи мне, пожалуйста, Екатерина Ивановна, или ты обрекла себя навсегда жить во дворце? Станется, что выйдешь замуж, то неужели не отвыкнешь от своей беспечности; ведь муж не я; право, подумай о себе». После утреннего туалета императрица шла в кабинет, куда приносили ей крепкий кофе с густыми сливками и гренками. Кофе варили ей из одного фунта на пять чашек, после нее лакеи добавляли воды в остаток, после них истопники еще переваривали.

Раз, заметив, что секретарь императрицы Кузьмин дрожал от холода, государыня приказала ему выпить чашку своего кофе: с Кузьминым сделалось сильное биение сердца, так был крепок кофе. Под старость императрице был запрещен кофе ввиду ее полнокровия, но она все-таки продолжала пить и в день смерти выпила его две чашки. Гренки и сахар государыня раздавала своим собачкам, которых очень любила и клала спать у себя в ногах, подле кровати, на маленьких тюфячках, под атласными одеялами. Пока государыне читали секретари бумаги и докладывали о делах министры, она вязала или шила по канве. Обед государыни был в час, кушала она обыкновенно три или четыре блюда. Пила одну чистую воду, которую доставляли ей даже в Царское Село, на что выдавалось в лето 10 000 рублей. Вино государыня стала пить под старость, по совету доктора, одну рюмку мадеры в день. Также императрица очень любила смородинное желе, разведенное водою. После обеда государыня сама читала или читывал ей книги Иван Иванович Бецкий. Императрица очень любила нюхать табак, но никогда не носила с собой табакерки; последние, впрочем, у нее лежали на всех столах и окнах в ее кабинете. Привычка не носить с собой табакерки произошла у ней оттого, что Петр III не позволял ей нюхать табак; но страсть у Екатерины к табаку была настолько сильна, что она не могла долго обходиться без нюхания, и при жизни Петра III всегда просила князя Голицына садиться за обедом возле нее и тихонько под столом угощать ее табаком. Раз император заметил это и очень рассердился на Голицына, сделав ему серьезный выговор. Императрица впоследствии нюхала табак только тот, который для нее сеяли в Царском Селе; нюхала же его всегда левой рукой на том основании, что правую руку давала целовать своим верноподданным.

Государыня садилась после кофе за дела; в кабинете все бумаги лежали по статьям по раз заведенному порядку, на одних и тех же местах; перед нею во время чтения бумаг ставилась табакерка с изображением Петра Великого; императрица говорила, смотря на него: «Я мысленно спрашиваю это великое изображение, что бы он повелел, что бы запретил или что бы