15 октября 1840 года на короля совершает покушение дворцовый полотёр Жорж Дармес. Он стреляет из пистолета в карету Луи-Филиппа, движущуюся по набережной Тюильри в Сен-Клу. К счастью для жертвы, дуло пистолета разорвалось, что, несомненно, спасло жизнь короля. Когда покушавшегося спросили на следствии, какова его профессия, тот ответил: «Истребитель тиранов. Я хотел спасти Францию».

Как бы то ни было, на улицах французских городов стал появляться протестующий люд, в частности – недовольные жизнью рабочие. Дошло до голодных бунтов с разгромом хлебных лавок, которые жестоко подавлялись войсками.

В феврале 1848 года сжатая до отказа пружина лопнула. К тому времени получили распространение так называемые реформистские банкеты, когда участники реформистского движения устраивали общественные банкеты, на которых присутствовали тысячи человек. То есть под видом банкетов фактически проходили митинги недовольных. Извещенный об очередном банкете, назначенном на 19 февраля с участием офицеров Национальной гвардии, министр внутренних дел г-н Дюшатель запретил его. Однако часть депутатов не согласилась с этим решением. 21 февраля, выступая в парламенте, Дюшатель заявил о полном запрещении мероприятия, пригрозив его организаторам, что в случае неповиновения к протестующим будет применена сила. Но слова министра оказались гласом вопиющего в пустыне.

22 февраля с раннего утра на парижской площади Мадлен собралась толпа – рабочие, студенты, мелкие буржуа. Далее эта толпа с пением «Марсельезы» двинулась к зданию парламента, выкрикивая: «Долой Гизо! Да здравствует реформа!» Бурбонский дворец, где обычно заседал парламент, в этот ранний час оказался пуст, поэтому митингующие отправились на бульвар Капуцинок, к зданию Министерства иностранных дел (там располагалась резиденция Гизо, совмещавшего и должность главы этого ведомства). На бульваре Капуцинок толпу встречают войска и полиция. Но разогнать разбушевавшихся рабочих не удалось. К вечеру толпа, разгромив оружейную лавку, принялась строить баррикады. В Париж вводятся войска; начинается мобилизация Национальной гвардии.

По-настоящему полыхнуло на следующий день. Национальные гвардейцы, отказавшись стрелять в народ, поддержали повстанцев. Основные требования восставших всё те же: отставка Гизо и проведение реформ. Измена нацгвардейцев возымела действие. 23 февраля, в 15 часов, Луи-Филипп отправляет правительство Гизо в отставку, одновременно объявив о своём решении сформировать новый кабинет.

«Это первый шаг Луи-Филиппа к изгнанию, или к эшафоту», – напишет Бальзак Ганской.

Но разъярённой толпе этого показалось мало. Поздно вечером на бульваре Капуцинок, близ Министерства иностранных дел, пролилась первая кровь. Здание МИДа охранял батальон 14-го линейного пехотного полка; когда громилы попытались прорваться к зданию, подполковник Курант, командовавший батальоном, приказал солдатам примкнуть штыки. В какой-то момент из толпы раздался выстрел (был ранен в лицо рядовой Анри). После этого военные открыли по толпе плотный огонь: 16 человек были убиты, полсотни ранено.

На следующий день в Париже впервые появляется лозунг «Да здравствует Республика!». Газета радикальных республиканцев «La Reforme» писала: «Луи-Филипп приказал нас убивать, как это сделал Карл X; пусть он и отправляется вслед за Карлом X».

Около 10 часов утра мятежники прорвались на площадь Пале-Рояль, где вступили в бой с солдатами гарнизона поста Шато д’Ор. Время играло не в пользу короля. Луи-Филипп хорошо помнил судьбу несчастного Людовика XVI. В полдень монарх отрекается от престола в пользу своего внука, 9-летнего Луи-Филиппа, графа Парижского, при регентстве его матери, герцогини Орлеанской. Свергнутый Луи-Груша, добравшись (пешком!) до площади Согласия, прыгает в фиакр, запряженный единственной лошадью, и под охраной кирасир убывает в Сен-Клу. Когда толпа ворвалась в Тюильри, короля там не оказалось. За отсутствием виновника всех бед пришлось срывать народный гнев на… королевском троне. Его вынесли на площадь Бастилии и под улюлюканье «гаврошей» торжественно сожгли.

Толпа явно жаждала крови. Разграбив Тюильри, погромщики ринулись в сторону солдатских казарм, чтобы разжиться оружием. По пути сожгли дворец Нейи, принадлежавший сбежавшему королю. Благо всего этого Луи-Филипп уже не видел – он был на пути в Англию…

А как же герцогиня Орлеанская? Вместе с малолетним графом Парижским она явилась в Палату депутатов, где, как надеялась, её сын будет провозглашён французским королем. Этому помешала ворвавшаяся в здание толпа вооруженных людей, выкрикивавших грозные слова: «Мы – за отречение! Долой депутатов! Да здравствует республика!» В результате было создано Временное правительство, которое возглавил Альфонс де Ламартин.

Проблема заключалась в том, что Ламартин и его группа считались умеренными республиканцами, а потому не спешили провозглашать Францию республикой. Пламя мятежа легко поджечь – сложнее потушить. Утром 25 февраля Ратушу заполнила толпа народа во главе с химиком-биологом и врачом Франсуа-Винсентом Распаем. Убеждённый «левак» Распай дал правительству два часа на провозглашение республики, пообещав в противном случае вернуться с тысячами парижан и «разнести всё к чертям собачьим».

Этого времени хватило, чтобы провозгласить Францию республикой[173]. Одновременно была отменена смертная казнь. Декретом от 4 марта было введено всеобщее избирательное право для мужчин, достигших 21 года.

* * *

Бальзак вернулся в Париж аккурат к началу революционной катавасии. На следующее утро после бегства короля Оноре вместе с толпой зевак прохаживался по Елисейским Полям. Причём об отречении Луи-Филиппа I он услыхал из уст Эмиля де Жирардена, объявлявшего об этом народу у стен Тюильри. Оноре даже присутствовал при разграблении дворца, с удивлением и брезгливостью наблюдая за поведением разъярённой толпы, громившей всё на своём пути. Поддавшись искушению, Бальзак прихватил с собой кое-какую мелочь, а также часть драпировки трона и школьные тетради маленьких принцев.

Шанфлёри вспоминал: «24 февраля г-н де Бальзак одним из первых вошел в Тюильри. Встреча с ним в зале Маршалов удивила меня больше, чем революция и бегство короля. В толпе сражающихся, среди ружейных выстрелов увидеть человека, приверженного монархическим традициям, казалось невероятным. Один актер, г-н Монроз, игравший в “Проделках Кинолы”, узнал среди этого столпотворения от г-на де Бальзака, что тот пришел, чтобы унести с собою лоскут от бархата, которым был обит трон. Автор “Человеческой комедии” очень любил такого рода исторические диковины; он показывал мне чайный прибор, происходивший из дома герцога Ангулемского, чья художественная ценность не превосходила славы победителя при Трокадеро»{545}.

Посещение Тюильри и массовые бесчинства, которые ему пришлось наблюдать, окончательно убедили Бальзака в том, что для сильного государства необходима крепкая централизованная власть. «Необходимо проводить безжалостную политику, чтобы государства твердо стояли на ногах… Я, как и прежде, одобряю и тюремные застенки Австрии, и Сибирь, и прочие методы сильной власти»{546}.

Бальзак ходил по Парижу словно оглушенный. В письме Ежи и Анне он сообщит: «Я ходил повсюду, кроме площади Отель-де-Виль, так как боялся, что меня реквизируют в интересах республики. Об одном ужасно смешном происшествии сообщу только вам: на улице