«Не сошел ли с ума этот человек? – пишет Ганской Бальзак. – Какая, однако, удача! Она дает мне уверенность, что уж теперь эта оса не ужалит моего дорогого волчишку!..»{532}

О, эти женщины! Чем дальше от них, тем спокойнее дышится. Шарль Огюст де Сент-Бёв, писавший эти строки, скрепя сердце терпел женский пол, оставшись навсегда холостяком…

Для Бальзака история с г-жой де Брюньоль не прошла бесследно. Оноре окончательно потерял покой. И причиной этого стали не только его признания Ганской относительно своей экономки. Всё оказалось намного серьёзнее: узнав об угрозах со стороны г-жи де Брюньоль, Эвелина по-настоящему испугалась. Уехав на родину, она затаилась в своей тихой раковине, не решаясь что-либо предпринять. И боялась Эвелина одного – громкой огласки. А потому… предпочла отречься. Только это – отречение, как считала Ганская, могло её спасти от всяческих невзгод. Ева почти перестала писать, ссылаясь на некую «душевную болезнь» и на то, что она якобы «слишком старая» для Оноре. И вообще… Если встречаться – то не раньше, чем через два года!

Для Бальзака подобная постановка вопроса – словно удар хлыстом. У него уже почти отделан и обставлен собственный роскошный парижский дом на рю Фортюне; всё готово к их свадьбе. А тут такое… Как упавшее зеркало – если падает, то вдрызг! А как же он?! Как их отношения? Что теперь делать?! А дом?! А свадьба?!

«За свою глупость я заслужил и не такого наказания, но я погибаю от тоски».

Эвелина советует Оноре найти себе молодую, красивую женщину. Потому что она, Ева, просто устала. Бальзак в который раз перечитывает её письмо и не верит собственным глазам: о какой молодой женщина она пишет?

«Я нуждаюсь в пожилой даме. Это жизнь. Это поэзия».

Бальзак пообещал сжечь все их письма. 3 сентября он выполнит своё обещание.

«…Печальнейший день моей жизни… за один час я прожил пятнадцать лет. Я бросал их в огонь по одному, глядя на даты! Я сохранил несколько цветков, несколько лоскутов платья и несколько поясков; но мое горе я буду держать при себе – ничто не может его выразить»{533}.

5 сентября 1847 года Оноре де Бальзак отправляется… в Верховню. Он хотел лишь одного – «отвести беду», нависшую над Евой…

* * *

Оноре покинул Париж в солнечный воскресный день. Дом на рю Фортюне он оставлял на мать. Из письма сестре: «Г-жа Ганская чрезвычайно тревожится за это жилище, в котором собрано такое богатство. Оно является плодом шестилетней моей бережливости. А вдруг там что-нибудь украдут или стрясется еще другая беда»{534}.

Перед поездкой его здорово напугали, наговорив такие «страсти» про Украину, что путешественник на всякий случай запасся сухарями, сгущённым кофе, копчёным языком… Он, по-видимому, совсем не догадывался, какая там вкусная украинская горилка (а уж русская водка!), ибо прихватил ещё и… бутылку анисовки.

Г. Робб: «5 сентября Бальзак “героически” появился на вокзале с сундучком, сумкой с ночными принадлежностями и корзиной, в которой лежали кофейная эссенция, сахар, фаршированные языки, косточка (для полировки зубов) и оплетенная бутылочка анисового семени. Он вооружился двумя крайне полезными выражениями: узнал, как будет “молоко” по-немецки и по-польски. Путешествие должно было занять восемь дней…»{535}

Поначалу с дорогой везло. Во-первых, он ехал не на дилижансе, а на поезде! И во-вторых, сильно подфартило с попутчиками. По счастливой случайности, Бальзак сел на поезд, которым ехали две известные светские дамы: жена временно исполняющего обязанности российского представителя графа Павла Киселева[171] София Станиславовна Киселёва, урожденная Потоцкая, и графиня Ольга Нарышкина, сестра госпожи Киселевой. Графиня Потоцкая приходилась родственницей Эвелине Ганской и невесткой русскому поверенному в делах в Париже. При их содействии романисту удалось без лишней волокиты пересечь немецкую границу.

Прибыв из Парижа в Брюссель, пассажиры пересели на другой поезд, следовавший до Кёльна. В Германии с влиятельными попутчиками пришлось распрощаться. «С грустью в сердце я бодро попрощался с моими защитниками, так как собирался вступить в пустыню, с которой сталкивается любой путешественник, совершенно не сведущий в иностранных языках»{536}.

А вот дальше пришлось на дилижансе трястись до Ганновера. Потом – Бреслау. По прибытии туда взять бы да отдохнуть – куда там! К ужасу Бальзака, его багаж, перепутав, погрузили на поезд, отправлявшийся в Вену. Возмущённый нерасторопностью местных железнодорожников, Оноре поднял большую бучу. «Моя живость заставила их предположить, что я нетрезв, – признаюсь, к такому выводу мог привести и яркий цвет моего лица…»{537}

Но мир в который раз оказался не без добрых людей. Добраться из Бреслау на локомотиве до Кракова помог брат русского консула в Кракове, которому Бальзак вручил рекомендательное письмо от одного знакомого – доктора Рота, врача австрийского посольства. Из Кракова Бальзак на венском курьерском поезде пересёк Галицию и оказался в Бродах. Получив пропуск от русского консула в Радзивилов, путешественник отправился дальше. Где там эта Верховня? Проще из пушки до Луны…

«Я пересек четверть земного шара. Если бы я проехал еще такое же расстояние, то оказался бы по ту сторону Гималаев…»

Всё хорошо, что хорошо кончается. Откуда Оноре было знать, что даже здесь его романы пользуются большой популярностью? А всё из-за бельгийских издателей-ворюг. Не платя автору ни гроша, они преспокойно печатали его романы и отправляли их сюда. Местная цензура не имела к произведениям г-на де Бальзака никаких претензий. В Австрии и России его имя оказалось настолько известно, что в Радзивилове местные едва не устроили демонстрацию в его честь. Правда, власти ограничились всего лишь триумфальным приёмом. Ничего удивительного, что после Радзивилова Бальзака уже встречали как знатного вельможу. Генерал Гаккель, директор таможенной службы, дал в честь Бальзака обед; в салон г-жи Гаккель, дабы засвидетельствовать своё почтение, спешили представители местной знати. Далее Оноре мчится в кибитке с колокольчиками.

Вот и Бердичев, откуда до Верховни, как рассказывали, два шага. Может, и два. Только где она, эта Верховня? Дорога, как ему показалось, закончилась. На помощь пришёл неизвестно откуда взявшийся местный француз-портной, пообещавший, что Бальзака доставят в Верховню по степи. В глазах Бальзака степь – это «прерии Фенимора Купера».

13 сентября, на закате дня, Бальзак прибывает в Верховню. «В половине шестого меня разбудил крик иудея, увидевшего Землю обетованную. Я увидел Лувр или греческий храм, позолоченный заходящим солнцем и глядящий на долину. Это была третья долина, которую я увидел