Шрифт:
Закладка:
— Так точно… Со вчерашнего дня. Меня перевели… Ну не перевели…
— Негодная девчонка! Мать знает?
— Не хмурься, папа! Знает… тебе же нужен медицинский надзор, она со мной и согласилась. А как узнали о смерти Николая Константиновича, то и совсем… — Зина умолкла.
— Что? Что совсем? — забеспокоился Савельев.
— Расхворалась…
— Значит ты ей больше нужна!
— Мама и слышать об этом не хочет. Ты же знаешь, папа.
— Что же мне с тобой делать? — привлекая дочь к себе, недоуменно пожал он плечами.
— Папа, — подняла Зина глаза на отца. — Ты не знаешь, где сейчас Вячеслав? Там страшно?
— Вот из-за этого ты и прилетела? — ревниво пробурчал Савельев. — Сейчас же убирайся в армейский госпиталь и без моего разрешения не высовывай оттуда и носа. А начальника я постараюсь…
— Ты ничего не сделаешь, папа! — испуганно прервала Зина. — Я все сама… Я хочу быть там, где все Не нужно, не нужно, папа, — прижавшись к отцу щекой, прошептала она.
* * *
У приземлившегося на окраине Новоселовки самолета, на зеленой лужайке, рядом стояли санитарные носилки. Возле них возвышалась горка цветов, пахнувших лугами и полями далекой Родины. Воздух, пропитанный гарью, рвал марш Шопена. Обнажив головы, неподвижно стояли шеренги солдат, у изголовья носилок по обе стороны застыл офицерский эскорт.
В толпе, недалеко от носилок, стояла Клавдия Огурцова. Ее лицо было бледно, в больших круглых глазах застыл ужас.
Клавдия прилетела вместе с Зиной. Не дождавшись ее у штаба, Огурцова направилась к самолету, куда уже перенесли тела Николаенко и Сергеевой. Пробившись вперед, она взглянула на носилки и тихо вскрикнула. Клавдия узнала Валю, хотя смерть сильно изменила ее лицо. Оно застыло, искаженное болезненной гримасой, с чуть обнаженными стиснутыми зубами. «Валя! Валя! — чувствуя охвативший ее ужас, шептала Огурцова. — Убили!.. Здесь убили… Какая страшная…»
Клавдия поспешно отошла от носилок, поеживаясь от внутреннего озноба. Там, в госпитале, медленные фиксируемые в картотеке истории болезни, шаги приближающейся смерти казались закономерными. И сама смерть не вызывала леденящих чувств, так как ее предвидели, с ней боролись, но не всегда побеждали. Перед этими угасающими жизнями Клавдия не ощущала душевной или физической подавленности. Сейчас же Огурцова увидела обезображенную смертью бывшую свою подругу. Ее иссиня-бледное, с запавшими глазами лицо неотступно стояло перед взором. Возможно, так же смерть надвинется и на нее…
Клавдия испуганно взглянула на безмолвные враждебные вершины сопок и попятилась к самолету. Вдруг она увидела Рощина. Он стоял поодаль от носилок, опершись на крыло самолета. Его взгляд неподвижно остановился на Сергеевой. Он остался в том же положении и после того, как носилки погрузили в самолет.
Огурцова подошла к майору и тихо тронула за рукав.
— А Клава, — вяло проговорил Рощин, словно они только что виделись. — Вы что здесь делаете? — после небольшой паузы спросил он.
Клавдия поняла, что Рощину не нужен ее ответ, и промолчала. Постояв еще некоторое время, словно собираясь с мыслями, Рощин обернулся к Огурцовой.
— Вы как сюда попали? — снова спросил он.
— Прилетела этим самолетом.
— И снова улетаете?
— Да, — тихо ответила Клавдия.
— Тогда прощай, Клава, — заторопился он, взглянув на часы. — Наших разведчиков видели?
— Никого я не видела, — проговорила Клавдия, глядя в глаза Рощину. — Не хочешь и минуты поговорить? — дрогнувшими губами спросила она.
— В разведку ухожу, — виновато проговорил майор.
— В разведку? — тревожно переспросила Огурцова, подняв на него влажные глаза. — A-а, холодно! — вздрогнула она всем телом. И вдруг, рыдающе всхлипнув, зашептала торопливо, сбивчиво: — Анатолий, ты прости… Я знаю, тебе тяжело… Не убивайся так… Ничего не поправишь, только себе навредишь… Какой бы ты ни был… Ох, да что же это со мной? — провела она рукой по бледному лицу.
— Успокойся, Клава, — хмуро проговорил Рощин, пожимая ее руки. — Со мной до смерти ничего не случится, — жалко усмехнулся он.
Клавдия видела, как Рощин подошел к стоявшей на дороге танкетке и вспрыгнул на ее башню. Оглянувшись на самолет, он скрылся в люке. О ней он, казалось, уже забыл.
«Объяснилась второй раз», — горько подумала Клавдия, провожая взглядом катившийся по дороге клуб пыли.
Глава пятая
1
На заре, 11 августа подразделения полковника Орехова начали наступление на Мулин. По Чангулинскому урочищу к этому городу проходит только одна дорога: узкий, избитый проселок с бесчисленными ветхими мостами, которые японцы успели взорвать или минировать. Оставив проселок в стороне, полковник двинул части дивизии тремя боевыми колоннами по тайге. Вместе со стрелковыми подразделениями шла полковая дивизионная и армейская артиллерия. Впереди двигался приданный танковый батальон с десантом в полторы сотни бойцов.
Батальон с ходу прорвался на правый берег реки Хадахэ и вышел к Мулину. Но здесь он напоролся на шквальный огонь японцев. Впереди, по Мулинскому хребту, сопки брызнули огнем, несмолкаемым грохотом и треском. Сейчас же позади гулко прокатился взрыв, подняв к небу развороченные опоры моста, комья земли, тучи пыли и черного дыма. Десант оказался замкнутым на четырехкилометровом клочке междуречья: впереди — укрепления и река Мулинхэ, позади — взорванный через Хадахэ мост, по сторонам — стиснутая сопками, не проходимая для танков, заболоченная долина.
Облако едкого дыма и пыли накатилось на дорогу и скрыло колонну. Бойцы десанта горохом посыпались с брони и залегли длинной цепью в кюветах по обе стороны дороги. Прикрывая стрелков, танковый батальон наскоро перестроился и занял круговую оборону. Не успело растаять облако пыли, зашлепали о неподатливую броню танков японские снаряды, брызнули искрами бронебойные пули. Слева, в болотных зарослях, показались цепи японцев. Они наступали, прикрываясь выступавшими кочками, вымахавшей по пояс осокой, редкими бугорками. С хребта Их прикрывали ураганным огнем.
Из-за небольшого пригорка на рысях выскочили два расчета, выкатывая противотанковые орудия на прямую наводку.
Головной танк обеспокоенно повел стальным хоботом в сторону пригорка и дважды густо и угрожающе рявкнул соткой. К японским позициям метнулась черная тень, огненный вихрь расшвырял по сторонам обломки орудий и боевые расчеты.
Десант не отвечал ни единым выстрелом: по цепи прокатилось:
— Подпустить на сто метров!
Молчали и танки. Только орудие командирского танка неторопливо ухало по амбразурам дотов.
Японские цепи подползли к расчищенной придорожной охранной полосе. Низко пригибаясь, они ринулись к дороге. Уже хорошо были видны осатанелые, с диким оскалом лица солдат, выпученные немигающие глаза. Кто-то не выдержал, вспрыгнул на колени и, взмахнув гранатой, отвел душу высоко и зло: «А-а-а, м-а-ть…» За разрывом не долетевшей к японцам гранаты воздух разорвал оглушительный грохот, в гуще наступающих цепей взметнулись огненно-бурые столбы разрывов фугасных гранат.
Бежавший впереди офицер, словно в безумной