«Отвратительная азиатская погода, — зябко поежился Ямада. — В Японии сейчас расцветает лотос. В утренней тишине раздаются нежные звуки раскрывшихся бутонов. В мирное время через несколько дней в честь этого божественного цветка начались бы народные гулянья…»

На востоке сверкнули первые лучи солнца, залили мрачную комнату мягким, розовым светом. Ямада закрыл глаза. Эти лучи вливали в него твердость и уверенность, они властно напомнили ему о том, чьей божественной волей он облечен властью повелевать судьбой и жизнью подчиненных ему войск. Еще ночью, терзавшие, казалось, непреодолимые сомнения рассеялись, решимость окрепла. Во имя божественного микадо и его прародительницы богини солнца Аматерасу-о-миками он должен вынести то, что невыносимо.

Совершив обряд поклонения восходящему солнцу, главнокомандующий, не счел нужным больше тревожить генеральный штаб или ожидать распоряжений Ставки. Присев к столу, он еще раз скользнул взглядом по карте и нажал кнопку звонка.

— Немедленно передайте командующим фронтами, — не поднимая головы, приказал он бесшумно появившемуся начальнику штаба, — Удерживая противника силами войск Маньчжоу-Го и заградительными отрядами истребителей[21] главные силы броском отвести под прикрытие тылового рубежа обороны. Пятьдесят девятую армию стратегического резерва выдвинуть для усиления на Муданьцзянское направление. Войсковые бактериологические филиалы отряда генерала Исии уничтожить… Принцу Такеда, — первый раз назвал главнокомандующий двоюродного брата императора его именем и титулом, — передайте мою настоятельную просьбу сегодня же в ночь вылететь в Японию. Генералу Икеда передайте мой приказ убыть вместе с принцем. Ко мне пусть явятся через час…

Вместо обычного армейского ответа начальник штаба закрыл лицо руками и, вздрагивая всем телом, медленно оставил кабинет.

* * *

Стоял невыносимый зной. Жаркий томительный день предвещал приближение «лилли[22]». Жара начинается обычно в июле, но в августе она особенно нестерпима. В рабочей комнате генерала Умедзу жужжали два настольных вентилятора, но в комнате стояла духота.

Начальник генерального штаба, прикрыв рукою глаза, молча слушал генерала Икеда. И хотя его сообщения только уточняли лаконичные доклады главнокомандующего Квантунской армии, Умедзу был подавлении раздражен. Он не мог найти ни в докладах Ямада, ни в словах Икеда объяснений почти катастрофического положения Квантунской армии. Он допускал возможности временного перехода ее флагов к обороне в связи со спецификой советской тактики и воспитания русского солдата. Но оставление почти без боя предмостной полосы шириною в сто километров было для Умедзу загадкой.

В свое время генерал анализировал степень пригодности Маньчжурского театра военных действий для обороны. Северные и восточные районы его почти не доступны даже для стрелковых войск: на западе — безводные степи Монголии и Чахара, горный хребет Большого Хингана, на севере — Ильхури-Алин и Малый Хинган, на востоке — заболоченные долины и Чайбойшаньская горная система. Приграничная полоса опоясана реками Аргунь, Амур, Уссури, прикрыта семнадцатью укрепленными районами и внутренними реками: Сунгари, Нонни, Муданьцзян, Ляохэ. Наконец, восемьсот тысяч штыков, двести тысяч сабель, пять тысяч орудий, танки, самолеты…

Умедзу был твердо убежден, что Квантунская армия сможет обороняться на этом рубеже не менее года. Затем, отойдя в горы Северной Кореи, ее части смогли бы еще в течение трех лет сдерживать натиск любых сил…

— Что же случилось, генерал Икеда? — спросил Умедзу, когда его собеседник закончил доклад. — В чем секрет?

— В русском оперативном искусстве, — ответил Икеда. — Мы предвидели все, кроме окружения всей Квантунской армии.

— Но это же блеф! — воскликнул Умедзу. Он резко встал и почти пробежался по комнате. — Даже допуская бредовую мысль, что Советам удастся их план, для уничтожения миллионной армии, которая будет сражаться до последнего солдата, потребуются годы.

— Да, Квантунская армия будет сражаться до последнего солдата, но развязка наступит значительно раньше, — упрямо возразил Икеда. — Во всяком случае, его величество должен знать суровую истину…

Умедзу утвердительно кивнул головой.

— Что произошло в Нагасаки? — спросил Икеда.

— Американцы сбросили вторую атомную бомбу. Разрушена значительная часть города, среди населения много жертв. Я бросил на спасение населения танки. Они сгорели в этом адском пламени. Сгорели нефтехранилища, пострадали верфи концерна Мицубиси, военный завод «Нагасаки Сэйки».

— Эта бомба — скорее психологическое воздействие, чем военная операция, — заметил Икеда.

— Да, — согласился Умедзу. — И притом, выходящее далеко за пределы империи. В столице не только в офицерских кругах, но среди чинов армейских отделов распространены слухи, что войска Квантунской армии сражаются на русской территории. Не пытайтесь опровергать эти слухи: это не только нецелесообразно, но и опасно сейчас. Патриотические чувства среди большей части офицерского корпуса обострены… От меня выйдите через эту дверь, — указал он узкий проем за портьерой.

Сейчас же за дверью генерала Умедзу окружили плотным кольцом офицеры штаба.

— Сабурово взято?

— Наши части форсировали Амур?

— Танки еще не вышли к Байкалу?

Вопросы сыпались со всех сторон. Лица офицеров были возбуждены, взгляды опьянены восторгом.

— Все идет нормально, господа! — отмахнулся Умедзу, быстрым шагом выходя в коридор.

* * *

Чрезвычайное совещание проходило под председательством императора. Кроме шести членов Верховного Совета по ведению войны, были вызваны фельдмаршалы Хота и Сугияма, главнокомандующий войсками Восточного района генерал Танака и приглашены члены августейшей фамилии принцы Микаса, Титибу, Такеда, Такамацу и Хигасикуни.

В свое время злой рок жестоко подшутил над императором Наполеоном, наградив его накануне генерального сражения насморком. В результате этот великий завоеватель был сильно побит русскими. Что-то подобное сейчас произошло с бароном Судзуки. Перед самым совещанием премьер-министр почувствовал, что его одолевает насморк и чих. Боясь оскорбить богоизбранную августейшую особу своим земным чихом, барон говорил быстро, гундосо, глотая слова. Несколько раз он незаметно подносил к своему мясистому носу предусмотрительно зажатый между пальцами смоченный нашатырным спиртом клочок ваты.

— Ваше величество! — со старческой пылкостью воскликнул премьер-министр. — Создавшееся положение в Маньчжурии ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение, войны. Другого выхода, кроме принятия условий Потсдамской декларации, мой кабинет не находит. Промедление грозит высадкой в империи не американцев, а русских…

Выслушав сообщения своего бывшего камергера, министра иностранных дел Того и военно-морского министра Ионаи, которые уверяли императора в нависшей над династией опасностью, государь молча взглянул на военного министра Анами.

— Ваше величество! — склонив голову, так как по придворному церемониалу на императора смотреть не разрешалось, негодующе заговорил Анами. — Империя располагает тремя тысячами самолетов, на морских базах близ Токио находится несколько флотилий двухместных подводных лодок-истребителей, каждая из которых может взорвать, любой боевой корабль. Уповая на более благоприятный исход войны в Маньчжурии, необходимо продолжать военные действия до выяснения позиции Америки. Возможно, она предъявит России ультиматум…

Государь одобрительно кивнул головой.

Стоявший позади него лорд хранитель печати маркиз