выпячивая собственную значимость; она просто хотела быть рядом. Вообще, такое поведение называется альтруизмом. Так что мадам Гидобони-Висконти в жизни Бальзака – это женщина-альтруист (в отличие от всё той же госпожи Ганской). В один ряд с Сарой можно смело поставить остальных женщин в окружении романиста, помогавших ему ради того, чтобы именно помочь, а не ради желания прославиться: сестра Лора Сюрвиль, мадам де Берни, Зюльма Карро, герцогиня д’Абрантес. Все остальные – постольку-поскольку. Но даже на это «постольку-поскольку» не была способна лишь одна – пани Ганская, эгоистка во всём.

Ничего удивительного, что Сара Гидобони-Висконти никогда не задумывалась о том, чтобы коллекционировать и тщательно складировать (как делала наивная Ганская) письма г-на Бальзака. К чему, зачем, для кого? Подобные мещанские штучки для Сары были изначально чужды; главное, считала она, не письма – отношения! (Вы слышите, глупышка пани Ганская?!) Графиня Висконти была выше провинциальных хитростей. Ей, Саре Гидобони-Висконти, был важен сам Бальзак, а не его посмертные следы в виде любовных писем и прочей чепухи. Именно поэтому интимная переписка Оноре и г-жи Висконти тут же сжигалась, вследствие чего до нас дошло (почти не дошло) слишком мало писем.

Парадокс: г-жа Гидобони-Висконти, не боявшаяся мужа и людской молвы, всю переписку с романистом безжалостно уничтожала; зато пани Ганская, так переживавшая, чтоб её, такую всю честную и верную супругу, никто не смог скомпрометировать, – так вот, эта самая Ганская тщательно хранила переписку с Бальзаком, трясясь над ней, как Кащей над златом. И понять, в общем-то, панночку можно: ведь это были письма гениального человека, адресованные простой провинциалке. То были послания ЕЙ! ЕЙ от БАЛЬЗАКА!

В этом и заключалась тщеславная двуличность избранницы гения. Ганская – как мартовская кошка, которая втайне от хозяина выбегала «прогуляться», чтобы потом (желательно, чтоб опять никто не видел) по-тихому вернуться на тёплую печь. И на фоне этой «кошечки» даже такая эротоманка, как графиня Висконти, морально выглядит намного чище и даже нравственнее. Сара, по крайней мере, честна – перед собой и своим интимным другом. Она не терзает ни себя, ни его. Как отмечает Цвейг, эта женщина благородна и независима. А это в отношениях кое-что значит. Ну а самой графине было всё равно, что о ней болтает развращённый Париж – город, погрязший в лицемерии и ханжестве.

И Оноре Сару обожал! Он появлялся с ней в Опере («у итальянцев»), где у них своя ложа; в дорогих ресторанах и… на Елисейских Полях. Да, именно там, где проживала Сара.

Если Эвелина Ганская, находясь за тысячи вёрст от Парижа, пытается в своих письмах к Бальзаку предстать этакой паинькой и даже наставницей великого Мастера, то действия г-жи де Гидобони-Висконти отличаются полной тому противоположностью. Саре наплевать на письма и прочие жалкие сюсюканья. Для этой женщины главным являлся сам Бальзак, а не то, что вокруг. Впрочем, вокруг волнует её тоже, ведь Сара в центре многочисленных житейских проблем Оноре. И прежде всего её волнуют кредиторы. Нападки кровожадных осьминогов не прекращаются ни днём, ни ночью. И она помогает чем может, раз за разом ссуживая Бальзака деньгами. Но ветреный Оноре настолько запутался, что выручать должника становилось всё труднее и труднее…

* * *

У Ганской же свои проблемы. Эвелине раз за разом сообщают в Верховню о «похождениях» её Оноре, отчего та впадает в неистовство, засыпая любовника укорами. Бальзак, не понимая, в чём его оплошность, пытается за цветастыми фразами разуверить Еву в «ошибке».

«Г-жа Висконти, о которой вы упоминаете, – пишет он Ганской, – одна из самых достойных женщин, она преисполнена бесконечной, исключительной доброты. Нежная, элегантная и красивая, она помогает мне влачить бремя моей жизни. Она нежна и все же преисполнена твердости. Она непоколебима и непримирима в своих воззрениях и антипатиях. Она необычайно искренна в обхождении. Но она была не слишком счастлива в жизни. Вернее, обстоятельства, в которых находятся она и граф, не вполне гармонируют с великолепным именем, которое они носят…»{353}

Ева, Ева… Как ты, однако, далека. А вот Сара…

Сара была соблазнительна и страстна. Главное, она была рядом и всегда готова его порадовать. И в этом графине Висконти никто не мешал – ни муж, ни свет и ни Париж. Он и Она. Как Оноре мечтал, чтобы рядом была Ева! Но мечты раз за разом превращались в пресловутые утраченные иллюзии… Ганской всегда не было рядом, и это для Оноре являлось большой трагедией. Даже обнимая в темноте Сару, он представлял, что эти ласки, поцелуи, стоны ему дарит Ева. Бальзак постоянно жил в некоем самообмане. Ещё страшнее было то, что с каждым днём образ Ганской мерк, превращаясь в мутный силуэт, который рассматривают сквозь матовое стекло. Со временем этот силуэт всё больше и больше начинал походить… на Сару. Он и Она. Ева. Сара…

Иногда он путался и, обращаясь к графине Висконти, называл её Евой. Впрочем, Сара никогда на него за это не обижалась. Она вообще не обижалась, эта милая женщина. Наверное, любила. Потому что страстно целовала. Потому что была рядом. Потому что… Сара… Ева… Нет, Сара… Обычно, когда он путался, то после этого старался молчать. Ведь именно в такие минуты Оноре начинал ощущать что-то сильное, жаркое и живое, скользящее по его лицу. То были жадные губы женщины, которая его любила. Сара…

Г-жа Гидобони-Висконти не случайно слыла опытной любовницей. Общаясь с Оноре, Сара знала, что делала. И старалась, чтобы Бальзаку рядом с ней было легко и свободно. А он по-прежнему бредил: «кружева»… «кружева»…

– Кружева? – спросила однажды она, сильно удивившись.

Оноре объяснил.

– Только и всего?!

– Ну, не только… – замялся было Оноре.

Сара звонко рассмеялась:

– Милый мой, ты как был малышом, так им и остался: наивным, доверчивым и добрым. Значит, кружева?..

– Ну да, – мотнул головой Оноре.

– Что ж, хотел – получи!

Последних слов он почти не слышал. Сара могла позволить себе то, что никто из его предыдущих любовниц даже не мог себе представить. И даже… предложить.

Кружева… Кружева… После его знакомства с этой удивительной женщиной Оноре всё реже и реже грезил тем, чем грезил многие годы с того бала в Туре, когда случайно оказался среди блистательного женского круговорота. И вот однажды эти грёзы прекратились окончательно. В тот самый день (вернее – ночь), когда великолепная г-жа де Гидобони-Висконти доказала ему, что даже грёзы могут сбываться. Правда, потом он долго смеялся: оказывается, дело вовсе не в этих самых кружевах; и даже не в том, на ком они прекрасно смотрятся. Секрет, раскрытый обворожительной