Хотя, кто сказал, что их в тот момент не было рядом с Оноре? Они были в его жизни всегда. Эти женщины жили в его памяти.

* * *

Тридцать шестой год продолжался, не переставая приносить огорчения.

21 августа Бальзак возвращается в Париж, где его не ждёт ничего хорошего. На дверях – решения судебных исполнителей; среди писем – сплошь те же решения и неоплаченные счета. Так бывает у хронического неплательщика и неисправимого банкрота. Впрочем, он таковым и являлся. А потому немедленно обращается за помощью к Эдмону Верде: несколько тысяч франков, говорит Оноре, и вы, уважаемый, безмерно меня осчастливите. Однако выяснилось, что издатель Верде объявил себя банкротом. С деньгами крышка, Бальзак в финансовом тупике.

Депрессия усугубляется после обнаружения письма от Александра де Берни (пролежало, ожидая адресата три недели) со страшным известием о смерти его матери, мадам де Берни. Лора, она мертва, скончалась 27 июля.

Александр де Берни сообщал: «Это печальное письмо, дорогой Оноре. После десяти дней тяжелых страданий, невралгических болей, удушья и водянки наша мать умерла этим утром в девять часов. Наша добрая матушка достойно прожила свою жизнь, и теперь ей должно быть покойно. Завтра в десять утра она будет похоронена на кладбище Грез рядом с ее дорогим Арманом»{357}.

Прощай. Прощай, милая, преданная Лора… Оноре не по себе. Ему горько и стыдно. В основном – стыдно. Он – свинья. Перед собой и Лорой. Перед собой и Сарой. Перед собой и всем миром. Он – тряпка, и с этим следует смириться и принять как есть. Воспользовавшись возможностью скататься в Италию на деньги доверившейся ему женщины (к тому же – роженицы), он забывает обо всём и едет туда с какой-то… с какой-то… в общем, не один. А тут ещё и Лора. Она тихо умирала, стонала, плакала и наверняка взывала о помощи… И очень надеялась, что Оноре к ней приедет.

Каролина Марбути после сухого поцелуя в щёку отправлена к благоверному… в Лион? В Лимож? Не всё ли равно. Отправлена – и точка. Навсегда. Оноре стыдно. Нет, не за даму – за себя. Как будто угодил в навозную лужу или измазался гуталином. Лора…

Узнав жуткую весть о смерти Лоры де Берни, Оноре, в кои-то веки последовав советам доктора Наккара, слёг: «Я уступил и проспал от пятнадцати до восемнадцати часов три дня кряду».

Через неделю Бальзак едет к Лоре на могилу. В тот день он плакал так, как не плакал с тех пор, когда однажды, сидя в вандомском «алькове», ему приснилось, что дома умерла его матушка…

Преждевременная смерть Лоры де Берни словно подкосила Бальзака. Обычно весельчак-балагур, Оноре стал задумчив, грустен и малообщителен. Подобное состояние называется тоской. В такие моменты лишь самый близкий человек способен распознать внутреннюю опустошенность. Но близких вокруг него оставалось всё меньше и меньше. Вот и Лора… Её больше нет.

Александр де Берни рассказал ему, что накануне своей кончины его мать попросила сына предупредить Оноре и привезти его в Немур. Александр искал Бальзака двое суток, но так и не нашёл. А Лора всё надеялась, что он приедет. Своему врачу она сказала: «Я хочу дожить до завтра». Однако чуда не произошло: человек, которого Лора так любила, не приехал. Всё кончено, теперь уже ничто не держало умиравшую на этой грешной земле.

После причастия Лора скажет сыну:

– В моем секретере свёрток, найди его. Такой небольшой, перехваченный шерстяной ниткой. Там письма Оноре. Прошу, сожги их…

На следующий день, сразу после смерти матушки, Александр выполнил просьбу усопшей…

* * *

Бальзак постепенно впадал в меланхолию.

В одном из своих писем Оноре полностью выскажется: «Женщина, которую я потерял, больше, чем мать, больше, чем друг, больше, чем один человек может значить для другого. Она была божеством. Она поддерживала меня словом, делом, преданностью в самые трудные времена. Я жив благодаря ей, она была для меня всем. И хотя последние два года, пока она болела, мы были разлучены, мы не теряли друг друга из виду. Она влияла на меня, была моим нравственным солнцем. Госпожа де Морсоф из “Лилии” обладает лишь бледным отблеском достоинств этой женщины. Я не склонен делать свои чувства достоянием публики, а потому никто никогда ничего не узнает. Вот так, среди новых ударов пришла весть о смерти этой женщины»{358}.

От меланхолии до тяжёлого недуга один шаг. Понимая это, Сара Висконти внимательно наблюдала за состоянием своего друга. Этот легкомысленный мотылёк окончательно запутался. Уж какой есть; был таким и, видимо, таким останется навсегда. Кроме того, Оноре стали беспокоить частые головокружения. Переутомление, успокаивала себя Сара, поэтому беднягу следует оберегать, он совсем себя не щадит…

Однако Сара понимала и другое: этому страстному жизнелюбу требуется много света, солнца и тепла. И, конечно, любви! Ему требуется отдых. Поэтому пусть развеется, съездит куда-нибудь – например… в Италию. Да-да, именно в Италию, где ему, как сам рассказывал, очень и очень понравилось. Оставаться в Париже – понапрасну киснуть, боясь из-за несносных кредиторов каждого стука и скрипа. Даже в особняке четы Гидобони-Висконти на рю де Прованс уже становилось небезопасно: его разыскали и здесь! Всё это – нервное беспокойство, невроз. На этом фоне у Оноре появились желудочные спазмы. Да ещё эти непомерные дозы крепчайшего кофе…

В Италию! Г-жа Висконти убеждает мужа, что для окончательного улаживания дел в Турине (а нам-то казалось, что там всё давно улажено) туда следует вновь отправить удачливого мсье де Бальзака.

– Но почему бы, дорогая, не съездить мне самому? – удивляется предложению жены граф. – Право, как-то неудобно злоупотреблять доверием столь уважаемого господина. А вдруг он откажется?

– Не откажется, – ответила Сара.

– Мы ведь с ним об этом даже не разговаривали, почему ты так уверена? – ещё больше удивляется г-н Висконти.

– Уверена – и всё! – голубкой проворковала жена, обняв благоверного за тонкую шею. – Ведь я уже давно с ним переговорила, и мсье де Бальзак согласен в очередной раз нам помочь. Тем более что дело в Италии довольно запутанное…

– И всё же, дорогая, мне бы ещё раз хотелось… – начал было граф, но его супруга, сделав недовольное лицо, сурово произнесла:

– Хватит, Эмилио! Ты становишься занудой. Ведь речь о твоём наследстве, не правда ли?

– Конечно, конечно, – испугался граф. – Хотел только поинтересоваться, когда нашему общему другу отправляться в путь?

– Господин де