Произошли изменения и у Зюльмы Карро: она в очередной раз… стала матерью. Новорожденного мальчика назвали Йориком, о чём «Зюльмочка» не преминула тут же известить Оноре. Получив письмо от Карро, Бальзак радуется вместе с родителями, сожалея, что Зюльма так и осталась для него «непокорённым форпостом». Он ласково целует подругу в лоб, правда, опять же не лично, а через письмо, потому что выехать куда-то из Парижа (супруги Карро в 1834 году проживают во Фрапеле) у него просто-напросто нет времени.

«Никогда еще уносящий меня поток не был столь стремительным; никогда еще столь чудовищно величественное произведение не овладевало человеческим умом. Я сажусь за работу, как игрок за игорный стол; сплю не больше пяти часов, а тружусь по восемнадцать часов в сутки; я приеду к вам полумертвым; но порою мысль о вас придает мне силы. Я покупаю Гренадьеру, я расплачиваюсь с долгами…»{323}

Оживилась и г-жа де Кастри, пригласившая писателя к себе в Кевийон. Куда, возмущется про себя Бальзак, в Кевийон?! Десятки лье, у чёрта на куличках! Нет, нет и ещё раз – нет! Эта стервочка слишком много о себе мнит. Ехать к ней – совсем не уважать себя. Пусть общается с автором «Сладострастия»[110], при чём здесь он, Оноре? Впрочем, эту гордячку следовало в который раз отхлестать! И Бальзак делает это, написав довольно грубое письмо.

Маркиза уязвлена. И её ответное послание говорит само за себя.

Из письма от 29 октября 1834 года: «Я не собираюсь просить вас вернуть мне дружбу, в которой вы столько раз клялись. Но, если дружбы ко мне нет больше в вашем сердце, лучше уж вовсе не говорите о ней… Этой ночью меня мучили жестокие кошмары, я испытываю властную потребность побеседовать с вами. Друг мой, порывают с любовницей, но не с женщиной-другом, особенно с другом, который готов радоваться вашим радостям и делить с вами горе, другом, пребывающим в печали и во власти недуга. Ведь за три года дружбы мы с вами столько передумали вдвоем! Господи Боже, мне так мало осталось жить, зачем же омрачать мои дни лишним горем и страданием? Ваше обращение “сударыня” причинило мне боль! Вспомните Экс, письмо Луи Ламбера, которое вы прислали мне, подумайте о тамошней речушке, о разрушенной мельнице, о монастыре Гранд-Шартрез… Неужели же я одна вспоминаю обо всем этом? В таком случае ничего не отвечайте; ваше молчание скажет мне, что все кончено. Все кончено! О нет, не правда ли? Вы меня все еще любите. Я – ваш друг, ваша “Мари”. Прощайте и не заставляйте долго ждать письма, от которого сильнее забьется мое сердце»{324}.

Кого Оноре действительно хотел бы видеть, так это милую Лору – мадам де Берни. Дела у Лоры шли неважно, она серьёзно заболела. Как утверждали доктора, у неё обнаружилась аневризма аорты, что сильно сказывалось на общем состоянии здоровья.

«Госпожа де Берни поражена смертельным недугом: у нее аневризма сердца, – пишет Бальзак Огюсту Борже. – Болезнь ее неизлечима. Я потрясен до глубины души. Если этот небесный светоч будет отнят у меня, все вокруг словно померкнет. Ведь вы знаете, что она – моя совесть и сила; она для меня превыше всего, как небесная твердь, как дух надежды и веры. Что со мной будет? Она не знает, чем больна, но слишком хорошо чувствует, что умирает»{325}.

Лора де Берни умрёт в июле 1836-го, когда ей исполнится шестьдесят. Бальзака рядом не будет: он уедет в Италию.

* * *

…Вена в мае – всё равно что очутиться в Эдемском саду: ощущение истинного блаженства. Город встретил Бальзака приятным теплом, ярким солнцем и каким-то едва ощутимым благодушием. Эвелина вновь постаралась, забронировав ему шикарный номер в отеле «Под золотой грушей» на Ландштрассе близ Пратера (рядом с домом, где разместились Ганские)[111].

Говорят, по прибытии в Вену Бальзак тут же предпринял попытку увидеть любимую женщину. Может быть. Хотя на самом деле он, конечно, никуда не побежал: подойдя к широченной гостиничной кровати, Оноре ничком упал на неё и заснул крепким сном.

Недельная поездка выдалась нелёгкой, хотя достаточно интересной. Дорога пролегала через Германию, где он ещё раз повидался с князем Шенбургом и вместе с ним получил приглашение в замок Венхайм (близ Гейдельберга). Там Бальзак встретился с леди Элленборо – обворожительной великосветской дамой, которая произвела на Оноре неизгладимое впечатление.

Не менее удивительной оказалась биография этой женщины, которой к тому времени не было и тридцати. В семнадцать лет она вышла замуж за генерал-губернатора Индии, затем являлась гражданской женой князя Феликса Шварценберга[112]. Выйдя замуж за Карла Хериберта фон Веннитгена, стала фавориткой короля Людовика I Баварского. Впрочем, связь с баварским королём не помешала этой великосветской куртизанке иметь ещё одного любовника в лице уже названного нами князя Шенбурга. Авантюристка до мозга костей, в 1836 году леди Элленборо решится сбежать с каким-то греком, который окажется всего лишь промежуточным звеном между фон Веннитгеном и бедуинским шейхом, за которого повторно выйдет замуж.

Можно представить восторг нашего героя при общении со столь неординарной красавицей. И, кто знает, не будь в жизни Бальзака Эвелины Ганской, возможно, писатель вряд ли удержался бы от приступа очередной «цитадели».

Но вернёмся в Вену.

Если бы Оноре проспал весь первый день, который судьба подарила ему для встречи с Эвелиной, то он никогда не простил бы себе этой оплошности. Именно поэтому уже ближе к вечеру он наконец у Ганских. Ева! Он не видел её почти полтора года. И вот эта женщина вновь перед ним, она совсем рядом. Правда, между ними опять… пан Ганский. И от внимательного взгляда ревнивого мужа никуда не спрятаться. Тем не менее Бальзак чрезвычайно рад этой встрече. А вот Эвелина…

Ева, как заметил Оноре, в этот раз держалась как-то странно – то ли отчуждённо, то ли… В любом случае Ганская показалась ему слишком напряжённой. Насторожился и Бальзак: он никак не мог понять, в чём причина такого поведения Евы. Оказывается, Эвелину смутил внешний вид Бальзака: в своём синем фраке и чёрных панталонах писатель на фоне остальных выглядел вычурно-нелепо, если не сказать – неряшливо.

Впрочем, сам Оноре и ухом не повёл, ограничившись тем, что после встречи написал Еве письмо, в котором сделал странную приписку: «Неряха и грязнуля». Уже из этого становится понятно, что именно Ганская «при случае» шепнула Оноре относительно его внешнего вида.

Однако Эвелина зря волновалась: внешний вид