Вот и Париж. Кредиторы, опережая друг друга, набрасываются чуть ли не сворой. «Сворой» – это когда после одного тут же откуда-то из-за камина выныривает другой, который (кто бы сомневался!) требует всё того же – денег! Эти взбесившиеся твари безжалостно распинают его собственное время, которого постоянно не хватает. Оноре мечется от рю Батай к улице Кассини и обратно, напоминая китайского болванчика. Но не тут-то было! Отныне его поджидают везде, ведь он кому только ни задолжал. Однажды какой-то ухмыляющийся тип сумел перехватить его в чайной лавке у Листо, в которой Оноре по обыкновению покупал кофейные зёрна.

Теперь не помогали ни явки, ни пароли, ни лживые отговорки. На Бальзака, как знали все, была объявлена настоящая охота. Тем не менее Оноре, словно неопытный дрессировщик, постоянно испытывает взбесившуюся свору на прочность – то невпопад ударит хлыстом, то громко крикнет, а то и вовсе, схватив очередного хищника за хвост, пнёт его под зад. Всё это не могло не возыметь обратной реакции. И с первобытным улюлюканьем наглеца пытаются загнать туда, откуда «мамонту» будет никогда не выбраться.

Пока же Оноре удаётся сопротивляться. И, судя по его поведению, звук охотничьего рожка лишь подзадоривает отважного игрока. Да, он уже давно превратился во взрослого дядю с замашками игривого ребёнка, предпочитающего покер игре в кошки-мышки. Впрочем, без этого Бальзак уже не мог.

И вот безрадостный факт: с некоторых пор Бальзак-литератор живёт исключительно в долг. Старое правило, которому когда-то строго придерживался: написал – получи расчёт, – теперь это правило уже не работает. Оно давно отменено. И отменил его сам автор. К середине тридцатых Бальзак определил для себя совсем другие правила, и это – игра в долг. Оноре пишет в кредит.

«Со времени первых успехов, – поясняет С. Цвейг, – Бальзак… приобрел опасную привычку получать деньги вперед от газет и издателей, обещая им закончить роман к определенному сроку. То, что он пишет, продано на корню еще прежде, чем написана первая строка. И в отчаянной погоне перо его должно поспевать за этими авансами. Тщетно друзья призывали его к осторожности, и преданнейшая из всех, Зюльма Карро, беспрерывно заклинала его лучше отказаться от нескольких перочинных ножичков с золотой насечкой и от тростей, украшенных драгоценными камнями, чем губить себя такой спешкой. Однако Бальзак остается непоколебимо верен своей практике. Литературный кредит – единственный вид кредита, которым он пользуется, и ему доставляет особое наслаждение вынудить издателей покупать кота в мешке, расплачиваться чистоганом за роман, в котором еще ничего не готово, кроме заглавия»{331}.

Да, тридцатипятилетний Бальзак настолько великолепен и талантлив, что даже сам не в силах постичь свои творческие замыслы. И вот этот Бальзак постепенно оказывается в плену собственных сетей. Тридцатипятилетний Бальзак – это крупнейший должник… перед самим собой. Кто он, этот талантливый шалопай? Банкрот? Вряд ли. Мошенник? Конечно же, нет. Умелый аферист? Тоже нет, ибо целью его действий является всего лишь свести концы с концами, не более. Тогда – кто? Уж извини, уважаемый читатель, но наш герой – чистой воды авантюрист. И готов это повторить не один раз. Впрочем, не только я, но и многие исследователи жизни и творчества писателя, подтверждающие, что Бальзак-литератор создал настоящую авантюрную схему по обведению вокруг пальца доверчивых компаньонов.

И вновь обратимся к Стефану Цвейгу: «Чтобы обеспечить себе княжеский въезд в Вену, он перед отъездом нахватал авансов везде, где было можно. Он продал для нового издания не только свои старые бульварные романы, опубликованные под псевдонимом Сент-Обен, он продал в “Ревю де Дё монд” и вовсе ненаписанный роман “Воспоминания новобрачных”. Кроме того, он должен сдать Бюлозу окончание “Серафиты”, повести, которая не только давно оплачена, но которую должны были начать печатать уже три месяца назад. Но Бальзак и бровью не ведет! Окончание “Серафиты” не отослано, Бюлоз вынужден прервать публикацию… Куда хуже то, что Бальзак не написал ни строчки из другого романа – “Воспоминания новобрачных”…»{332}

Всё это в немалой степени вредит репутации самого писателя. Хуже другое: в голове Мастера сумятица. И это при том, что в ту пору Оноре – чуть ли не самый востребованный и читаемый автор Франции. Идеи гения мечутся, не находя покоя, от одной крайности к другой. Мысль – вот главный будоражащий фактор. Множество гениальных мыслей, не позволяя Бальзаку закончить одно, тут же заставляют его переключаться на другое. Оноре непредсказуем, как бывает непредсказуема мартовская вьюга.

Упомянутый Цвейгом роман «Воспоминания новобрачных», – проданный, но так и не написанный, – так вот, сама мысль о нём отброшена навсегда. Теперь автора терзает совсем другое, ибо в голове возникает канва нового произведения – «Лилии долины». А ведь Оноре так и не сдал издателю Бюлозу окончание своей «Серафиты». Всё это приводит к полной неразберихе: «Серафита» не закончена, её публикация прервана; к роману «Воспоминания новобрачных» автор так и не приступил, хотя он продан на корню как полноценное произведение. Зато написаны первые главы «Лилии долины». В результате Бальзак-авантюрист приходит к единственному выходу: он просит Франсуа Бюлоза всего-навсего приостановить «Серафиту», заменив её главами из нового романа (якобы в погашение долга). Вот такой хитрюга и авантюрист. Бальзак – единство и борьба противоположностей в одном лице.

* * *

Даже на самого ушлого хитреца всегда найдётся другой, намного хитрее первого. В противостоянии Оноре и редактора «Revue de Paris» Бюлоза последний оказался более изощрённым. Возможно, потому, что этот делец хорошо изучил тактику своего противника. Играя без правил, а зачастую нарушая эти самые правила, Бальзак явно нарывался. И однажды это ударило бумерангом.

Франсуа Бюлоза нагло кинули. Да ещё и навязали свои правила. Без правил – так без правил. И издатель начинает действовать в соответствии с собственными правилами – правилами новой игры, то есть без всяческих правил. Присланные Бальзаком ещё из Вены корректуры нового романа вызывают в душе издателя негодование, но что делать, он нехотя соглашается на замену и начинает печатать первую часть «Лилии долины» в своих приложениях к «Revue des Deux Mondes» и «Revue de Paris». Но на этом отнюдь не останавливается. Дабы подстраховаться, Бюлоз отправляет рукопись куда подальше – в Россию. В Санкт-Петербурге с некоторых пор выходит журнал «Revue etranger» («Зарубежный обзор»), публикующий произведения современных французских писателей. Там-то и появляются только что испечённые строки бальзаковской «Лилии долины». Вся выручка от подобной оборотистости – исключительно в карман Бюлоза, само собой минуя другой карман – авторский.