Шрифт:
Закладка:
Впрочем, с чужим мнением Оноре никогда не считался. Появление в свете требовало немалых расходов. Он заказывает у Бюиссона богатый синий фрак с золотыми пуговицами, чёрный атласный жилет (в придачу к сотне прочих жилетов) и чёрные казимировые[106] панталоны. Как он при этом выглядел, можно только догадываться. Когда Бальзака в таком наряде увидел Эжен Делакруа, он был не в силах сдержать улыбки: ну-ну…
Но всё это меркнет в сравнении со знаменитой бальзаковской тростью. Ещё в августе 1834 года Оноре заказывает у мастера Лекуэнта дорогую трость, серебряный (с позолотой) набалдашник которой украшен бирюзой. При внимательном рассмотрении эта трость была достойна своего обладателя. Два сантиметра в диаметре, она расширялась вдвое у рукоятки; на самом видном месте выгравирован фамильный герб Бальзаков д’Антраг. Ходили слухи, что эта «палка» необыкновенно тяжела, и при необходимости можно было отбиться от грабителей. Шептались, будто внутри бальзаковской трости имелся тайник, в котором романист якобы мог хранить наличность, причём не только банкноты, но и золотые франки. Некоторые шли дальше, уверяя, будто эта трость обладала магическими свойствами, помогая романисту в трудные моменты жизни.
Появление у Бальзака этой невинной, на первый взгляд, трости не вызвало никакого фурора. Но это только поначалу. Однако потом что-то случилось, и отношение к бальзаковской трости резко поменялось. Обязательный бальзаковский атрибут неожиданно привлёк внимание не только простых обывателей, но и и тех, кто ещё вчера взирал на парижскую знаменитость и его причуды с явным предубеждением и даже высокомерием.
Например, Дельфина де Жирарден: из-под её пера выпорхнуло удивительное эссе под символическим названием «Трость господина де Бальзака». Судя по заявлениям самой Дельфины, эта «трость с бирюзой» вызвала в парижском обществе необыкновенный фурор и в немалой степени поспособствовала популяризации самого писателя, ставшего настоящей знаменитостью. С подачи газетчиков и карикатуристов трости «à la Balzac» быстро вошли в моду не только в Париже (и даже в Сен-Жерменском предместье!), но и во всей Франции. К парижским модным веяниям с большим интересом присматривались за пределами страны. Так, известный французский художник Огюст Борже впервые прочитал о «бальзаковской трости», находясь в Италии; через какое-то время он был вынужден заказать аналогичную: чтобы «точь-в-точь» как «та».
Вдова Бенжамина Констана специально пригласила романиста на чай, чтобы увидеть воочию и восхититься его «престижным талисманом, который приковывает к себе все взоры»{313}.
«Эта драгоценная трость, – пишет Бальзак в письме Ганской, – того и гляди приобретет европейскую известность»{314}. «Похоже, этой тростью заинтересуются мои биографы, – сообщает он в другом письме. – Она имела во Франции больше успеха, чем любое из моих произведений»[107].
Известный собиратель бесценных раритетов Поль Лакруа[108] не мог остаться в стороне, когда речь заходила о знаменитой трости Бальзака. Он тоже оставил несколько слов об этой «интересной вещице».
Здесь Лакруа описывает свою встречу с писателем в салоне г-жи де Жирарден: «Слушал он молча, без тени смущения, держа наподобие скипетра свою знаменитую резную трость с аллегорическим орнаментом; трость была из черного серебра с орнаментом из золота и драгоценных камней. Он никогда не оставлял эту трость в прихожей вместе со своим пальто, как обычно поступают с тростями, а расхаживал с ней повсюду, как будто это было какое-то драгоценное украшение, и, казалось, бывал польщен любопытством и изумлением, которые она неизменно вызывала. Эту действительно очень красивую трость я могу описать до мельчайших подробностей, так как являюсь теперь ее обладателем: набалдашник ее изображает три обезьяньи головы, очень тонко отлитые по эскизу Лоран-Жана, в них некоторые узнавали Бальзака, Эмиля де Жирардена и Лотур-Мезере. Картина была впечатляющая: Бальзак, важно восседающий, как король, с тростью в руке, в окружении почитателей, в салоне женщины, слывущей одной из самых умных, изысканных и элегантных аристократок»{315}.
Бальзак даже не заметил, как оказался в центре событий: он стал своеобразным эталоном моды.
* * *
И всё-таки «аристократизм» писателя явно не поспевал за его гениальностью. Смехотворное желание Бальзака оказаться среди «избранных» ни в коей мере не соответствовало социальным условностям. Всё это в немалой степени угнетало нашего честолюбца, однако он по-прежнему оставался таким, каким был на самом деле.
Вот как Эдмон Верде описывает туалет великого романиста, с которым он однажды отправился в консерваторию на вокально-инструментальный концерт:
«Темно-коричневое пальто, застегнутое до подбородка и носящее неизгладимые следы его прогулок по задворкам; черные панталоны, едва доходящие ему до лодыжек и не скрывающие ужасных синих чулок; грубые башмаки, кое-как зашнурованные на щиколотке, башмаки эти и низ панталон забрызганы грязью; на короткую толстую шею накручен вместо галстука зелено-красный шерстяной шнур; на подбородке по меньшей мере восьмидневная щетина; длинные нечесаные черные волосы свисают на широкие плечи; на голове шляпа из настоящего тонкого фетра, но поношенная, с низкой тульей и широкими полями; перчаток вовсе нет – те, что были на нем во время нашего странствия, надеть оказалось невозможно. Таково было одеяние знаменитого писателя, намеревающегося отправиться слушать восхитительную музыку в консерватории, в обществе блистательной избранной публики в великосветских туалетах!»{316}
Ну разве не чудак? Хотя тот же Верде описывает ещё более интересную картину – когда он с уже снискавшим славу и всеобщее почитание Бальзаком после консерватории отправился поужинать в самый дорогой аристократический ресторан в Пале-Рояле – кабаре Вери.
Читаем Э. Верде: «…То было меню для него одного. Я в тот момент страдал острым воспалением желудка и мог съесть только немного овощного супа и крылышко жареной курицы. Сотня остендских устриц. Дюжина бараньих котлет. Утенок с брюквой. Пара жареных куропаток. Рыба-“соль” по-нормандски. Не считая закусок и таких прихотей, как сласти, фрукты (в частности, дуайенские груши, которых он съел больше дюжины); и все это орошалось тонкими винами самых знаменитых марок. Затем последовал кофе с ликерами. И все было беспощадно уничтожено! Не осталось ни крошки, ни косточки! Окружавшие нас люди были ошеломлены. Никогда не видели они столь невероятного аппетита! Пока он ел, язык его работал своим чередом, и самые удачные словечки, самые остроумные шутки то и дело слетали с его уст. Наши соседи прекратили разговоры и начали прислушиваться…»{317}
А дальше самое пикантное. Закончив трапезу, пишет Верде, Бальзак шепнул товарищу:
– Кстати, у вас есть деньги?
Эдмон Верде потерял дар речи. Как, думал он про себя, пригласивший
