Шрифт:
Закладка:
«…“Отец Горио”, – отмечает Ф. Тайяндье, – это великий роман о Париже, городе сокровенных драм, тайного самопожертвования, неведомой людской низости. Это книга о шелудивом Париже студенческих кварталов и престижном Сен-Жерменском предместье, об оживлённом деловом Шоссе-д’Антен с его нуворишами, где элегантные красивые дамы спешат от любовников к ростовщикам… Гениальность автора проявилась здесь в умении придумать такую интригу, которая страница за страницей ведёт читателя сверху вниз – от богатства и роскоши к бедности и нужде, от блеска салонов, изысканных ужинов к столу мамаши Воке, от банкира Нусингена, купающегося в золоте и окружённого гризетками, до беглого каторжника Вотрена»{302}.
Новый роман Бальзака получился во многом философским. В то же время он сугубо социальный. Его содержание – словно перепаханная пашня. Вывернутая земля олицетворяет не внешнюю красоту луга с его сочной зелёной травой, пахучими цветами и разноцветными стрекозами, а всё то, что кроется там, где не видно: в недрах жирного чернозёма. Хорошее и плохое, чистое и грязное, полезное и вредное – всё что есть. Ибо луг и чернозём – это части единого целого; другое дело, что зачастую о чём-либо (или о ком-либо) приходится судить лишь по внешнему виду, но никак не по истинному содержанию целого. Так и с человеческим социумом, который Бальзаку удалось буквально перепахать, вывернув наружу всё доселе невидимое.
«…“Отец Горио”, – пишет Бальзак Ганской, – всем моим книгам книга!»
Однако недоброжелатели не дремлют. «Волки», казалось, только того и ждали, чтобы броситься на свежее «мясо». Первой на новый роман Бальзака накинулась «La Mode»; вслед за ней дали о себе знать остальные.
«Что за мир! Что за общество! – восклицает «Le Courrier français». – Какая карикатура на отцовское чувство! Какие отвратительные нравы! Какие цинические картины! Сколько распутных женщин!»{303}
И вновь всё то же: волки воют – караван идёт. «Отец Горио» ознаменовался громкой победой. То был фурор.
* * *
Вообще, «Отец Горио», если взглянуть глубже, явился неким продолжением определённой линии, начатой Бальзаком в другой своей работе – «Златоокой девушке». Законченная в 1835 году и ставшая эпизодом «Истории тринадцати», повесть тем не менее сыграет важную роль во всём творчестве Бальзака. Прежде всего потому, что она своего рода глубокое эссе о Париже – городе, который Оноре манил, чаровал и одновременно пугал.
Главный герой повести – молодой Анри де Марсе, побочный сын лорда Дэдли, с которым читатель не раз встретится на страницах других произведений автора. По отношению к женщинам он холоден, равнодушен и неприступен. Правда, до тех пор, пока не встретил некую «девушку с золотыми глазами», Пахиту Вальдес, которая гордеца покорила. Однако, став его любовницей, девушка признается, что влюблена не только в Анри, но и… Впрочем, целью моего повествования не является краткое изложение всех бальзаковских сочинений, которые не поддаются подсчёту.
Так вот, о Париже. Как уже было сказано, писатель частенько называл его загадочной пустыней. Не приходится сомневаться, что, рассказывая о так называемых парижских кругах, он писал их под впечатлением дантовых кругов ада. Правда, у Бальзака этих самых социальных кругов всего лишь пять. В любом случае, «Златоокая девушка» задала направление дальнейшему движению.
Первый круг, пишет А. Моруа, представляет собой «мир неимущих: это рабочий, пролетарий, мелкий лавочник». «Затем следует второй круг, – продолжает Моруа, – те, у кого уже есть кое-что за душой: это оптовые торговцы, чиновники, клерки – словом, буржуа. Что нужно буржуа? “Тесак национальной гвардии, к обеду – неизменное мясо с овощами, законным образом сколоченный капиталец, чтобы обеспечить себя на старости лет, и приличное место на кладбище Пер-Лашез”. Третий круг этого ада, “который когда-нибудь, вероятно, обретет своего Данте”, составляют стряпчие, адвокаты, врачи, нотариусы – все исповедники этого общества, испытывающие к нему презрение. Четвертый круг – люди искусства; лица их поражают своим изможденным, хотя и благородным видом, здесь соперничество и клевета убивают таланты. Наконец, пятый круг – аристократия, владетельная знать, благоухающие, золоченые гостиные, мир богатый, праздный, обеспеченный. Тут все нереально. Под личиной учтивости скрывается упорное презрение. Здесь царят тщеславие и скука. Пустое существование превращает лица в безжизненные маски, в обычную “физиономию богача, искаженную гримасой бессилия, освещенную отблеском золота, утратившую признаки мысли”…»{304}
«Бальзаковский Париж, – утверждает Пьер Сиприо, – реальный город, в котором живут и действуют реальные люди. Даже их имена внушают доверие… В 1835 году каждый парижанин понимал, что, говоря о портном, имели в виду Бюиссона, а о враче – Дюпюитрана. Мороженое всегда заказывали у Тортони, обувь – у Пине, бронзу – у Деньера, ювелирные украшения – у Кристофля, книги – у Мама. Ротшильды всегда жили на улице Ля Файет, Вендели – в Бриэй, а Шнайдеры – в Крезо. Герои Бальзака – зачастую настоящие двойники реально существовавших людей, и в целом ряде случаев исследователям его творчества удалось установить прототипы»{305}.
Впрочем, не забывал Бальзак и о вполне конкретных людях – своих друзьях.
А. Труайя: «Он по-королевски принимал своих друзей, лишь из желания поразить их и потешить себя. Жюль Сандо вспоминал обед, который Бальзак устроил первого ноября 1834 года для пятерых “тигров” из “дьявольской ложи” Оперы. Пришел и Шарль Нодье, и Россини со своей любовницей. Еда была отменной: молодой лосось, курятина, мороженое, сухие вина. Золотых дел мастер Лекуэнт предоставил по этому случаю пять серебряных блюд, три дюжины столовых приборов, лопаточку для рыбы – настоящую жемчужину. Все эти чудесные вещи закончили свою жизнь в ломбарде. Вероятно, стремление к роскоши у писателя объяснялось необходимостью продемонстрировать свой успех»{306}.
Однажды Бальзака посетил князь Альфред Шенбург, чрезвычайный посланник, который приехал в Париж, чтобы сообщить Луи-Филиппу о восшествии на австрийский престол императора Фердинанда I. Князь был принят писателем на улице Батай; они долго беседовали, хорошо отобедали, пили знаменитый бальзаковский кофе. Перед отъездом из Франции Оноре вручил австрийцу рукопись «Златоокой девушки» для передачи её Еве Ганской.
Ева, Ева… Оноре постоянно думал о ней.
* * *
Марсель Пруст однажды заметит, что гениальная мысль перемещать свои персонажи из одних произведений в другие стала не изобретением, а настоящим открытием Бальзака. Тем самым, продолжал Пруст, Бальзак «прибавил к своему творческому наследию последний, но самый великолепный мазок».
Согласимся: «перемещение персонажей» – самое что ни на есть открытие! Создавая свой невидимый мир, Бальзак почти не заметил, как однажды проснулся «отцом гигантской семьи». Знакомясь с романами писателя, читатель
