сама, под свою ответственность, однако, если речь шла о дорогих товарах, предпочитала согласовывать это с хозяином. Затем Бурдонкль сообщил мадам Орели о новом упущении Альбера, что привело заведующую в полное отчаяние: «Этот негодник сведет меня в могилу; вот его отец, хоть и не семи пядей во лбу, по крайней мере, ведет себя пристойно!» Что говорить – вся эта семейка Ломм, которой она правила железной рукой, порой доставляла ей немало забот.

Тем временем Муре, удивленный новой встречей с Денизой, наклонился к мадам Орели и спросил, что здесь делает эта девушка; та ответила, что она пришла наниматься в продавщицы, но тут Бурдонкль, с его извечным презрением к женщинам, фыркнул:

– Помилуйте, вы, наверно, пошутили? Она слишком уродлива.

– Вы правы, она неказиста, – согласился Муре, не решаясь встать на защиту девушки, хотя его очень подкупил ее восторг перед выставкой шелков там, внизу.

Но тут принесли журнал, и мадам Орели снова обратилась к Денизе. Та и в самом деле не производила благоприятного впечатления. Правда, она выглядела опрятной, несмотря на свое бедное черное шерстяное платьице, но его убожество не имело значения, поскольку продавщицам выдавали форменные шелковые платья. Однако девушка казалась слишком тщедушной и грустной, а от здешних работниц требовали не столько красоты, сколько привлекательности для более успешных продаж. Под взглядами всех этих дам и господ, которые оценивали и только что не взвешивали ее, словно крестьяне на ярмарке, покупающие кобылу, Дениза окончательно растерялась.

– Ваше имя? – спросила заведующая, держа наготове перо, чтобы сделать запись.

– Дениза Бодю, мадам.

– Возраст?

– Двадцать лет и четыре месяца.

И девушка повторила, подняв глаза на Муре, которого принимала за важного начальника, которого встречала всюду, куда бы ни шла, – его присутствие здесь ужасно смущало ее:

– С виду-то не похоже, но на самом деле я очень выносливая.

Все заулыбались. Один только Бурдонкль нетерпеливо разглядывал свои ногти. Впрочем, тут же воцарилось тревожное молчание.

– В каком парижском магазине вы служили раньше? – спросила заведующая.

– Да ведь я приехала из Валони, мадам.

Еще одна незадача. Обычно в «Дамское Счастье» брали девушек, проработавших хотя бы год в каких-нибудь мелких магазинах Парижа. Дениза пришла в отчаяние; она готова была уйти, положив конец этому тягостному и бесполезному допросу, если бы не мысль о братьях.

– Где же вы работали в Валони?

– У Корная.

– О, я его знаю, это солидная фирма, – бросил Муре.

Обычно он никогда не вмешивался в процедуру найма продавцов – заведующие отделами должны были сами отвечать за свой персонал. Но сейчас он, с его тонким нюхом на женщин, угадывал в этой юной девушке какое-то скрытое обаяние, грацию и нежность, неведомые ей самой. Надежная репутация магазина, где начинающие продавцы осваивали свою профессию, имела большое значение и нередко способствовала приему в «Дамское Счастье». Госпожа Орели задала следующий вопрос чуть мягче:

– А почему вы ушли от Корная?

– По семейным обстоятельствам, – ответила Дениза, краснея. – Мы с братьями лишились родителей, поэтому я и привезла их в Париж. Да вот и моя рекомендация.

Отзыв прочитали, сочли прекрасным, и Дениза воспрянула духом, как вдруг следующие вопросы повергли ее в смятение:

– У вас нет других рекомендаций, парижских? А где вы живете?

– У дяди, – прошептала девушка, не решаясь назвать его имя из страха, что здесь не примут племянницу конкурента. – У моего дяди Бодю… там, напротив…

Тут Муре встрепенулся и снова вступил в беседу:

– Как?! Вы племянница Бодю? Так это он вас сюда прислал?

– О нет!

Дениза невольно улыбнулась – таким невероятным показалось ей это предположение. И тут лицо девушки, озаренное еще не сошедшим румянцем волнения и белоснежной улыбкой чуть великоватого рта, мгновенно преобразилось. Ее серые глаза мягко засияли, на щеках показались очаровательные ямочки, и даже бледные волосы как будто ожили и встрепенулись, словно переняв простодушную радость и мужество своей обладательницы.

– Да она прехорошенькая! – шепнул Муре Бурдонклю.

Но тот лишь пожал плечами, со скучающей гримасой. Клара брезгливо поморщилась, а Маргарита повернулась к ним спиной. Одна только госпожа Орели одобрительно кивнула Муре, а тот продолжал:

– Напрасно ваш дядя сам не привел вас сюда, его рекомендации было бы вполне достаточно… Я слышал, что он на нас сердится, но, поверьте, мы мыслим шире, и, если он не может дать вам работу у себя в лавке, пусть знает, что его племяннице достаточно обратиться к нам и она будет принята… А заодно передайте господину Бодю, что я ничего не имею против него лично и, если ему угодно кого-то винить в своих неудачах, пусть сетует не на меня, а на новые принципы торговли. Объясните ему, что если он будет и дальше держаться нелепых, устаревших правил, то неизбежно пойдет ко дну.

Дениза снова побледнела. Значит, это сам Муре! Никто не назвал его по имени, он сам раскрыл себя, и теперь девушка понимала, отчего этот молодой человек вызвал у нее такое смятение, сперва на улице, потом в отделе шелков, а сейчас – здесь. Смятение, причин которого она не понимала, все больше и больше давило ей на сердце, как слишком тяжелый груз. Все истории о Муре, услышанные в доме дяди, возникли сейчас в ее памяти, возвышая этого человека, окутывая его легендой, превращая в повелителя адской машины, которая с самого утра держала ее в своих железных зубах и шестеренках. За его красивым лицом с ухоженной бородкой и глазами цвета старого золота ей мерещилась погибшая женщина, та самая госпожа Эдуэн, чья кровь обагрила камни фундамента этого здания. И Денизу снова пронзил давешний холодок; ей показалось, что она попросту боится Муре.

Тем временем госпожа Орели захлопнула журнал. В нем уже значились фамилии десяти претенденток, а ей требовалась всего одна продавщица. Но она так хотела угодить своему патрону, что и не думала колебаться. Однако кандидатуру новенькой следовало рассмотреть обычным порядком; инспектор Жув наведет справки, представит свой отчет, и лишь тогда заведующая примет окончательное решение.

А Дениза, смущенная донельзя, еще с минуту постояла не двигаясь, не зная, как ей уйти от всех этих господ. Наконец она поблагодарила госпожу Орели и, проходя мимо Муре и Бурдонкля, робко поклонилась им. Впрочем, те уже забыли о ней и даже не ответили на поклон, занявшись вместе с мадам Фредерик приталенным манто. Клара переглянулась с Маргаритой, пренебрежительно махнув рукой и тем самым дав понять, что новую продавщицу ждет не очень-то гостеприимный прием в их отделе. Дениза наверняка почувствовала у себя за спиной это враждебное равнодушие – она спустилась по лестнице в том же смятении, что и поднялась, тоскливо раздумывая, что ей делать – жалеть о том, что она пришла сюда, или радоваться? И может ли она рассчитывать на это место? Теперь девушка уже начала в этом сомневаться: пережитый страх мешал ей спокойно оценить положение вещей. В буре нахлынувших чувств самыми четкими среди всех остальных были два – испуг при встрече с Муре и любезность Ютена, единственный приятный момент этого утра, трогательная доброта молодого человека, преисполнившая ее горячей благодарности. Дениза направилась к выходу из магазина, глядя по сторонам в поисках Ютена и заранее радуясь возможности еще раз поблагодарить его хотя бы взглядом. Но его нигде не было, и это ее опечалило.

– Ну как, мадемуазель, вас можно поздравить с удачей? – робко спросил чей-то голос, когда она наконец выбралась на улицу.

Обернувшись, Дениза узнала того бледного, неуклюжего, долговязого юношу, который обратился к ней утром. Он тоже только что вышел из «Дамского Счастья» и выглядел еще более оробевшим, чем она, после того пристрастного допроса, который ему пришлось вынести.

– Ах, боже мой, я пока ничего не знаю, – ответила девушка.

– Вот и я тоже… они все так на вас смотрят, прямо страх берет!.. Сам-то я продавал кружева у Кревкёра, что