– Простите, как мне найти мадам Орели?

В ответ Фавье сухо бросил ей:

– На втором этаже.

Дениза, вконец смущенная взглядами всех этих мужчин, пролепетала «спасибо» и снова повернулась было спиной к лестнице, как вдруг в Ютене проснулся галантный кавалер. Он только что обозвал Денизу курицей, но сейчас остановил ее с самым доброжелательным видом:

– Нет-нет, мадемуазель… пожалуйте вот сюда.

Более того, он даже подвел Денизу к лестнице, находившейся у левой стены холла, ободряюще кивнул ей и сказал с любезной улыбкой, которую расточал всем женщинам:

– Когда подниметесь, поверните налево… И прямо перед вами будет отдел готового платья.

Эта ласковая улыбка глубоко тронула Денизу, словно ей на помощь пришел родной брат. Она подняла глаза, всмотрелась в Ютена, и все в нем очаровало девушку – и красивое лицо, и ласковый взгляд, растопивший ее страх, и мягкий, успокаивающий голос. Ее сердце преисполнилось благодарности, и она выразила ее в нескольких бессвязных словах, которые смятение позволило ей пролепетать:

– Вы так добры… Простите за беспокойство… Большое спасибо.

Но Ютен уже отошел к своему прилавку и шепнул Фавье с безжалостной насмешкой:

– Видал? Ну и недотепа!

Наверху Дениза попала прямо в секцию готового платья. Это было просторное помещение с высокими шкафами из резного дуба вдоль стен; его окна без амальгамы выходили на улицу Мишодьер. Пять или шесть женщин с кокетливо завитыми шиньонами, одетые в шелковые платья с пышными тренами, суетились за прилавками, болтая между собой. Одна из них, высокая, худая девица с лошадиным лицом и резкими движениями, прислонилась к шкафу, словно изнемогая от усталости.

– Простите, я могу увидеть мадам Орели? – спросила Дениза.

Та молча смерила презрительным взглядом ее убогую одежду и с видом оскорбленного достоинства обратилась к своей товарке, маленькой девушке с бледным, нездоровым личиком:

– Мадемуазель Вадон, вы, случайно, не знаете, где заведующая?

Девушка, занятая развешиванием ротонд по размерам, даже не соизволила обернуться и только процедила сквозь зубы:

– Нет, мадемуазель Прюнер, понятия не имею.

Настала тишина. Дениза стояла не двигаясь, и никто больше не обращал на нее внимания. Однако через некоторое время она осмелилась задать еще один вопрос:

– Как вы думаете, мадам Орели скоро придет?

На это помощница заведующей, худая, некрасивая женщина с торчащими зубами и жесткими волосами, крикнула ей из глубины шкафа, где она проверяла ярлыки на одежде:

– Если вам нужна лично мадам Орели, ждите! – И, обратившись к другой продавщице, спросила: – Может, она принимает товар?

– Нет, мадам Фредерик, не думаю, – ответила та. – Она ничего не говорила, значит где-то здесь, недалеко.

Услышав это, Дениза решила ждать. Здесь имелись стулья для покупательниц, но, поскольку девушке никто не предложил присесть, она на это не осмелилась, хотя от волнения у нее подкашивались ноги. Девицы, видимо, заподозрили, что она хочет наняться в продавщицы, и теперь беззастенчиво ели ее глазами с неприкрытой враждебностью людей, которые не намерены потесниться и уступить место за столом голодному, пришедшему с улицы. Смутившись вконец, Дениза тихонько прошла через зал к окну и стала глядеть на улицу, чтобы хоть немного прийти в себя. Но прямо напротив она увидела «Старый Эльбёф», с его мрачным фасадом и убогими витринами; сейчас он показался девушке таким безобразным, таким унылым в сравнении с роскошным, полным жизни салоном, в котором она находилась, что у нее сжалось сердце от стыда за свою измену.

– Нет, вы только гляньте на ее ботинки! – шепнула долговязая Прюнер малышке Вадон.

– А платьишко-то! – тихо отозвалась та.

Дениза, по-прежнему смотревшая на улицу, догадывалась, что они злословят о ней. Но она не сердилась – они обе были нехороши собой, и долговязая, с ее рыжей гривой, спадавшей на длинную лошадиную шею, и та, что пониже, с нездоровым цветом лица, казавшегося из-за бледности испитым и плоским. Рослая девица, Клара Прюнер, была дочерью сапожника из Виветских лесов, где стоял замок Марейль; графиня, хозяйка замка, иногда звала Клару для починки белья, и ее лакеи развратили девушку; позже она поступила на работу в один из магазинов Лангра и теперь, перебравшись в Париж, могла вымещать на мужчинах те жестокие пинки, которыми награждал ее папаша Прюнер. Маргарита Вадон родилась в Гренобле, где ее семья торговала полотном; ей пришлось отправиться в «Дамское Счастье», чтобы скрыть ошибку молодости – незаконнорожденного ребенка; с тех пор она вела себя примерно, зная, что ей предстоит вернуться на родину, стать хозяйкой родительской лавки и выйти замуж за поджидавшего ее кузена.

– Ну с этой здесь особо церемониться не будут! – шепнула ей Клара.

Но тут они обе умолкли: в салон вошла женщина лет сорока пяти. Это была госпожа Орели, грузная дама, затянутая в черное шелковое платье; корсаж, туго обтягивающий полные плечи и монументальный бюст, блестел, как доспехи. Ее темные волосы лежали двумя гладкими бандо, подчеркивая большие неподвижные глаза; она держалась величественно, как и подобает заведующей, и ее лицо с сурово сжатыми губами и слегка обрюзгшими щеками чем-то напоминало раскрашенную маску Цезаря.

– Мадемуазель Вадон, – раздраженно сказала она, – почему вы не отправили вчера в мастерскую приталенное манто?

– Там требовались кое-какие доделки, мадам, – ответила продавщица. – Оно осталось у мадам Фредерик.

Помощница заведующей вынула манто из шкафа, и дискуссия продолжилась. Когда вставал вопрос об авторитете мадам Орели, она не терпела никаких возражений. Эта дама была настолько тщеславна, что не выносила, когда ее называли госпожой Ломм, по мужу; по той же причине она рассказывала всем, что ее отец был портным и владел швейной мастерской, тогда как на самом деле он работал простым консьержем; благосклонность она проявляла исключительно к льстивым, угодливым продавщицам, рассыпавшимся перед нею в комплиментах. Некогда мадам Орели держала магазинчик готового платья, но ее постоянно преследовали неудачи, и дело кончилось полным разорением; даже теперь, когда ей удалось добиться такого высокого положения в «Дамском Счастье», при заработке двенадцать тысяч франков в год, она не изжила душевной горечи и вымещала ее на новеньких, обходясь с ними так же сурово, как судьба некогда обошлась с нею самой.

– Ну хватит болтать! – сухо сказала она. – Вы так же бестолковы, как остальные, мадам Фредерик… Я хочу, чтобы все было исправлено тотчас же.

Услышав этот разговор, Дениза отвернулась от окна. Она, конечно, догадалась, что перед ней мадам Орели, но, оробев от ее властного тона, продолжала стоять молча, ожидая, когда на нее обратят внимание. Продавщицы, очень довольные тем, что столкнули начальницу с заместительницей, вернулись к своим занятиям, сделав вид, что это их не касается. Прошло несколько минут, но никто даже не подумал вызволить Денизу из затруднения. Наконец мадам Орели сама заметила девушку и, удивленная ее неподвижностью, спросила, что ей угодно.

– Я жду мадам Орели, – ответила та.

– Это я.

От волнения у Денизы пересохло во рту и руки похолодели, как в детстве, когда она боялась, что ее высекут за какую-то провинность. Она так невнятно изложила свою просьбу, что ей пришлось все повторить, чтобы ее поняли. Мадам Орели пристально смотрела на нее большими немигающими глазами; ни одна черточка на ее императорской маске не дрогнула от жалости.

– Да сколько же вам лет?

– Двадцать, мадам.

– Как – двадцать?! Да вам больше шестнадцати не дашь!

Продавщицы снова подняли головы. Дениза поспешила заверить:

– О, я очень выносливая!

Заведующая пожала могучими плечами:

– Боже мой, да я не против вас записать. Мы записываем всех, кто ищет работу… Мадемуазель Прюнер, подайте мне журнал.

Журнала на месте не оказалось, – вероятно, он был у инспектора Жува. Долговязая Клара отправилась за ним, и тут в отделе появился Муре в сопровождении Бурдонкля. Они уже закончили обход второго этажа, посетив секции кружев, шалей, мехов, мебели, белья, и напоследок пришли в отдел готового платья. Мадам Орели отвернулась от Денизы и завела с ними разговор о партии манто, которую рассчитывала заказать у одного из крупных парижских поставщиков; обычно она покупала их