Шрифт:
Закладка:
— Поздравляйте меня, Госпожа Императрица, перед вами — чемпион этого года!
— Поздравляю, тысячу раз поздравляю! Но где поклон перед вашей императрицей?
— Извините, Ваше Величество, — гигант неловко склонился в узком проёме двери, а госпожа Ритто, смеясь, проскочила мимо него, уже снаружи крикнув напоследок:
— Пока. Дочка, не забывай про платье!
Неловко улыбающийся, и немного сбитый с толку, великан задвинул за ней сёдзи:
— Ваше приказание выполнено, Ваше Высочество! Я их всех победил! — но, заметив выражение её лица, замолчал, как виноватый, и только после томительной, полной горечи паузы, спросил:
— Вам уже всё рассказали?! — принцесса резко, так что зажурчала жидкая лава, повернулась к нему. Он перешел на «ты»: — Понимаешь, я ведь тоже вырос во дворце. Я... Я знаю, что от идей твоей матери ждать хорошего не приходится. Поэтому и подстраховался.
— Тебе было больно? — только и спросила девушка.
— Очень, Ваше Высочество, — он опять перешел на это вежливый тон: — Я, собственно, даже не знаю, правильно или нет, всё сделал — врачам показать стесняюсь, а вашей матери — боюсь. Она всё обещает, что за неделю всё вернёт на место...
— Оставь это: «Ваше Высочество», Ками... Ведь когда-то ты называл меня по имени.
— Да, Мацуко...
— Подойди сюда, Ками...
Он приблизился к ванне, а она, неожиданно вынырнув из светящейся жидкости, порывисто обняла его и неумело поцеловала, после поцелуя крепко прижавшись лицом к его плечу.
— Мацуко, нет, не надо, я действительно ничего не могу...
— Какой же ты глупый по-прежнему, Ками! — Кадомацу подняла на друга заплаканные глаза: — Я ненавижу эту предстоящую свадьбу, но если на ней будешь ты, это вполовину уменьшит моё горе. Не исчезай никуда, пожалуйста... — и отпустила его могучую шею, и его сильные руки плавно опустили её на дно уже остывающей ванны.
— Извините, Ваше Высочество, но кажется, мне уже пора удалиться, — дрогнувшим голосом сказал чемпион этого года и покинул принцессу.
...Уже в лифте, вёзшем её на свой ярус, ей стало немножечко стыдно за своё поведение: «А как же Тардеш?» — подумала она следом. И тут же успокоила свою совесть: «Он бы понял...» — решив за него сама.
Мать ожидала её в покоях, как раз под щербинкой на балке, куда воткнулся меч убийцы. А платье, конечно же, белое. Кадомацу, невесело улыбнувшись, отвернулась, кажется, даже фыркнув.
— Что это за звуки ты издаёшь своим носом, дочка? Тебе не понравилась платье? Ну, знаешь ли...
— Да нет, мама, проблема, как всегда, в тебе, — она посмотрела на наряды: — А платье прелестное. Если бы только это была нормальная свадьба!
Императрица перешла на свой родной язык:
— «Нормальная». Для тебя ведь стараемся, дочка. В самом деле, идея была хорошая, это он сам дурак...
Её дочь повернулась к своим фрейлинам и приказала:
— Ёко-тян, возьми с собою Фу-но найси, и сбегайте в императорский дворец. Я там забыла доспехи и утреннее платье. Пожалуйста!
Когда девушки ушли, принцесса повернулась к императрице:
— Заботясь о тебе, я, в отличии, подумала бы, прежде чем говорить. Они же понимают!
— Ха. Ну и что из этого? — новый веер в руках императрицы быстро заходил туда-сюда: — Часом раньше, часом позже, разлетится сплетня, всё равно ведь не удержать!
— Ты и в самом деле чудовище, правильно о тебе говорят! — и, перебивая пытавшуюся возразить мать: — Я хочу знать только одно: отец, был замешан в эту затею с Ками, или это действительно, только твоя идея?
Мать сложила веер:
— Да, моя. И отец ничего не знает. Честно — я боюсь, что если он что-то услышит, он выдерет меня как сидорову козу!
— И правильно сделает. Ты и не такого заслужила.
— Я много чего заслужила, даже смерти, дочь моя. Но пока — я должна грешить. Я согласна, чтобы мои грехи вызревали дольше, пусть воздаяние от этого станет и страшнее. Хотя бы до того, чтобы устроить твоё счастье, моя радость.
— Толкнув меня в подобную грязь! А я-то тебя считала образцом честности! Бедный Ками, он единственный, кто понимал меня, и его ты вынудила страдать!
— Я же не хотела, дочка... — как бы она не сопротивлялась, мама всё-таки обняла её: — Прости, прости меня, пожалуйста, это же из-за любви к тебе, а не со зла, я все свои глупости совершаю из-за любви, только не всегда получается...
— Ты не глупости совершаешь, мама, — сказала дочь холодным голосом, смахнув ненужную слезу: — Ты зло творишь! — движением крыльев, щелчком ключиц, она вырвалась из объятий: — А теперь уйди, пожалуйста. Я долго не захочу теперь тебя видеть...
Белая Императрица сложила веер и метко ударила в больное место:
— А сама что натворила утром?
Мацуко зажмурила глаза, чтобы не заплакать от стыда, и отвернулась, мучительно краснея:
— Только не от тебя, мама. Мне сегодня уже хватило позора и перед ним.
— А мне думаешь, не хватило позора от родной дочери? — она раскрыла веер, как щит: — Хлопочешь весь день, чтобы по дворцу не расползлась версия приспешников бастарда, объясняешь твою веселость на борьбе, ищешь по всей Империи тебе друзей, чтобы защитили тебя от этого урода — а после этого это я «зло творю»? — веер заходил перед грудью, торжествуя.
— Перестань, мама. Я обещала отцу, что не буду спорить, что со всем соглашусь. Но не ценой Ками, как сделала ты! Поэтому — уйди!
— Значит, благодарности от тебя я не дождусь? Искать новые поводы для своих капризов? — снисходительно улыбнулась она, опустив веер.
— Это не капризы, я просто хочу, чтобы ты ушла!
Мать повысила тон, перейдя на язык мужа:
— Нет уж, дочка, прости, но пока ты не примеришь это платье, я никуда не уйду, — и была настолько настойчива, что Мацуко против воли пришлось перетерпеть её общество и прикосновения, пока продолжалась долгая, почти до темноты, примерка.
Она опять твердила ничего не слушавшей
