— Эта, с глазами сумасшедшей?! Разве твои служанки не принадлежат тебе?

— Масако — не служанка, она свободная женщина и дама знатного рода! И не сумасшедшая, просто цвет глаз такой! Она... — его рука оказалась на бедре. Умом она понимала, что пора бить коленом в морду, но по телу разливалась какая-то дивная цепенеющая нега, замедлявшая все движения: — Она и так от него настрадалась, а ты дал ему повод её запугивать! Ты не имеешь права... распоряжаться её судьбой...

— Ну, значит, я был обманут, — сказал он, неожиданно стаскивая её себе на колени. От неожиданности, разомлевшая после массажа девушка даже не смогла возмутиться, — а он, ловко обняв рукой за талию, полез другой вдоль крыла, в вырез подмышки, в поисках грудей:

— Но разве сейчас тебе не кажется, что есть более важные и приятные предметы, которые мы можем обсуждать? Например, секрет восьми сокровенных точек, которые превращают женщину в неистовую тигрицу... — он осёкся, внезапно обнаружив под одеждой вместо вожделенной груди — металлический нагрудник. Когти со скрипом скользнули по нему, уколов кожу. Этого хватило, чтобы пробудить вместо тигрицы — дракона:

— А это — секрет Вшивого Отшельника! — сказала принцесса и, сграбастав пальцы, лапавшие её за ягодицу, резко вывернула их по отдельности, заставив суженного во избежание боли сделать боковой кульбит через низкий столик: — Там нет восьми точек, но там есть приёмы на все десять пальцев, которые можно сломать двадцатью способами!

— Милосердный боже... — прошипело откуда-то с полу.

Вшивый Отшельник был колоритной фигурой. С полным презрением к гигиене, он, однако, сумел создать достаточно жестокий стиль, само упоминание о котором заставляло шарахаться от его адептов, (хотя злые языки грешили, что адептов больше защищает не слава, а амбре мастера). Естественно, принцесса несколько лет назад не смогла пройти мимо такой сенсации, хотя весь курс занятий жалела, что Творец дал ей обоняние.

— Ещё раз попробуешь протянуть ко мне руки за этим «восемью точками» — протянешь ноги! — крикнула она уже стоя на ногах и нащупывая рукоять меча.

«Муж Чёртов Угол тоже ведь овладел ею через массаж» — внезапно вспомнила она: «Конечно, у них же семья этим славилась. Потом кончилось тем, что стал ей руки и ноги выкручивать, чтобы не убегала и не сопротивлялась» — подумала она, молча повернулась к жениху спиной и направилась к двери. Кирэюмэ, став серьёзным, пытался её остановить, и даже догнал, но вряд ли бы ему это удалось, если бы принцесса, отодвинув сёдзи, не столкнулась нос к носу с Тардешем.

Она думала, что драгонарий попросит её куда-нибудь проводить его, что-нибудь показать, но он спросил только где её отец, и она тогда предложила подождать его здесь, справедливо полагая, что при госте жених не решится распускать руки.

Или, может быть, было не так — за эти дни многое в мыслях и памяти спуталось. Иногда ей казалось, что в тот момент она сошла с ума и хотела выгнать призрака, чтобы остаться с женихом — но поздняя мысль: «Это же Тардеш!» вовремя пронеслась в её глупой голове, и она уговорила его задержаться под каким-то предлогом.

Собирая вместе со служаночками угощения для призрака, она слышала, как жених жаловался на неё драгонарию, но его ответ не расслышала, потому что одна из девушек, заметив её внимание, склонилась к её уху и громко шепнула как раз в тот момент: «Мужчины... Они всегда друг за друга горой стоят». Демонесса в ярости чуть не вонзила когти в эти услужливо-преданные глаза!

А дальше, может из-за этого приступа гнева, после которого она толком не взяла себя в руку, может из-за попыток Кирэюмэ вмешаться в столь желанный разговор с господином тейтоку, может из-за её собственного неуёмного хвастовства — случилось то, что она не смогла себе простить. Она показывала магию — заклинания иллюзии, которые столько учила специально для Тардеша, Кирэюмэ полез со своими советами, она прикрикнула, да ещё, о позор! — усилила крик магией и махнула мечом. А он взял — и упал в припадке...

Вдвойне позорно было, что её ведь предупреждали! Да не просто предупреждали — о его болезни вся Империя знала! А она сама — разве не видела столько раз припадки матери?! Думала только о себе! Так потерять лицо и перед ненавистным мужчиной и перед господином драгонарием одновременно!..

Кирэюмэ упал страшно, не так, как обычно падала мать — мама всегда валилась мягко, аккуратно, красиво, женственно, и если и ушибалась — то только когда никто не успевал подхватить. А жених рухнул как палка, со всего размаху — так, что она даже подумала, что зарубила его. Даже господин драгонарий, кажется, так же подумал, и забрал у неё меч. Только когда прошел шок, и прибежали служанки, Мацуко поняла, что это припадок.

Демонессу разрывали сразу два противоположных чувства — держаться подальше от ненавистного суженного, и чувство вины за то, что натворила. Когда отец пришел, её наигранная радость и неуместное требование участвовать в соревновании выглядело на редкость фальшивым. Она и господина драгонария в это втянула!

Отец, помнится, был этим очень недоволен. С болезнью Кирэюмэ, в конце концов, разобрались, и Император отвел дочь достаточно далеко от гостей и Сэнсея, так что она смогла дать волю стыду.

— Ну что с тобой, ёлочка? — спросил он, оглянувшись: — Ты как мать, краснеешь слишком откровенно.

— Я, по-моему, сама скоро в маму превращаюсь. Прости папа, я такое натворила...

— С моей точки зрения в этом ничего плохого. Твоя мать — одна из лучших женщин, что я знаю. Но ты скорее превращаешься в меня, чем в неё.

— Просто, папа, господин Наместник... он такой... А мне теперь что делать?

— Ты держалась хорошо. Я сомневаюсь, что ты это сделала специально. Ты же хорошая девочка.

Кадомацу подняла взгляд и вздохнула, набравшись решимости:

— Да, папа. Я — хорошая девочка. Обещаю, что не буду упрямиться, и сделаю всё, как скажешь. Сегодняшнее состязание будет последней шалостью.

— Да шали, сколько тебе заблагорассудится. Что я, не могу побаловать любимую дочь?

— Папа...

— Кстати, ты не ожидаешь, кто будет на