иголочек. Обычно упругие, они податливо согнулись под её ладонью. Ушла в сон? Заболела? Или о чём-то просит? Мария чуть взрыхлила землю и тут заметила, что корни хатиноки – деревца в горшке – сместились в сторону, словно сосенка уступает кому-то ещё не пришедшему часть местечка. Мария долгим взглядом окинула крохотные ветки, ещё раз коснулась иголок. Они опять стали упругими.

Мария снова прошла по аллейке. Огладила гладкий ствол сакуры, коснулась стрельчатых листьев хиноки. Заглянула в чайный домик, что стоял в глубине садика, но внутрь заходить не стала. Из садика Мария наведалась в бестиарий. Здесь оказалось тихо. Судя по кормушкам, тут уже побывал Кай. Уборку тоже проводить не понадобилось. Только подлила кое-кому воды.

Возле стойла кентавра Мария, как всегда, задержалась. Присев на корточки, она вздохнула. Рост пятилетнего ребёнка и торс мощного мужчины, завершающийся конским крупом, были настолько несопоставимы, что вызывали недоумение и жалость. И всякий раз Мария корила Бальтасара. Ну зачем он так обошёлся с этим существом. Если уж следовать мифологическим образам, то почему не буквально? Зачем же издеваться! Природа не создана для насмешки. Марии хотелось ободрить кентавра, погладить, как малого ребёнка, по голове, но всякий раз она сдерживалась, спохватываясь, что этого делать нельзя.

После бестиария Мария вернулась к себе. Взгляд её упал на раковину, что лежала на полу. Раковина разбилась, однако осколок оказался невелик – вида она не потеряла. Мария наклонилась, подняла её. Раковина была большая, но закрут её розовым перламутровым гротом походил на бутон совсем юной розы. Зато нижняя коническая часть с многочисленными ответвлениями – на крышу старинной пагоды. И розы и пагоды отражались в водах того залива, со дна которого она была поднята. Не иначе раковина создавалась по их образу и подобию. Или наоборот?

Мария коснулась пальцами твёрдого перламутрового лепестка. Низ живота пронзило болью. Мария тихо застонала, поставила раковину на полку и легла на кровать. Как долго это всегда тянется. И как болезненно, словно в тринадцать лет. Мысль о возрасте неизбежно обернулась печалью: скоро этого совсем не будет. Ну а следом потянулось то, что приходило всё чаще и чаще – мысли об увядании, о неизбежности его. И чем чаще они приходили, тем менее она сопротивлялась им.

Пять увяданий. Все проходят через них. Даже девы-небожительницы, утешалась Мария, вспоминая мифы и сутры. Её тоже ожидает эта череда. Сперва ветшает и пачкается платье, потом вянут цветы в венке, потом из-под мышек струится пот, тело начинает дурно пахнуть…

Мария вскочила с кровати, с отвращением скинула одежды и побежала в душ. Третий раз за день.

– Нет, нет, нет, – исступлённо твердила она.

Мылась Мария долго. Тёплый душ успокоил её и приятно взбодрил. Она глянула в зеркало. Всё ещё выглядело упруго и розово. До начала увяданий было ещё далеко.

Плоть Марии подчас существовала помимо её разума. Тело её, слепленное подобно телу праматери, приносило ей немало страданий. Особенно тогда, когда она находилась в одиночестве. То, что томило её в одиночестве, в своё время можно было стереть из генетического кода. Так делали многие её сверстницы. И даже уже после катастрофы, даже год назад Бальтасар предлагал ей это совершить, зная, как непросто ей переносить тяготы плоти. Но Мария не согласилась. Ей было лет восемь, когда мать её принудили сделать стерилизацию. Мария хорошо запомнила её померкший взгляд. Ну а плоть, свою ещё молодую плоть Мария укрощала виртуальной реальностью. Оттуда, из виртуальной прорвы, она обыкновенно возвращалась опустошённая и пришибленная. Пустота, казалось, гудела в ней, как в той раковине. Так проходило несколько дней. В её существе сохранялось зыбкое равновесие. Но потом она опять впадала в беспокойство и подчас металась, не находя себе места.

Набросив простыню, Мария вернулась в спальню. Кровать не скрипнула, когда она забралась под одеяло. Тут, как всегда по вечерам, объявился АЙК. Он услужливо предложил традиционный релаксационный комплекс, который увёл бы её в виртуальную реальность. Но на сей раз Мария воздержалась – сегодня она была не в форме.

Свет стал гаснуть. Мария повернулась на правый бок, свернулась калачиком и закрыла глаза. Сейчас придёт сон. Она уснёт. Она будет спать без снов и сновидений. И так до самого утра. Утро будет спокойным и неторопливым. Пресловутая корова больше не появится на экране стены – вместе с телёнком она извлекла из компьютерной программы. Пусть пасётся теперь на альпийских лугах, если это интересно Бальтасару.

Сон, однако, потёк мимо век. Почему? Неужто это АЙК будоражит сознание? Или уже привычка появилась и сознание само настраивается на эту волну?

Вспомнились последние виртуальные блуждания. Восточное воспитание не позволяло ей доходить до разнузданной похоти, но в её миражи с подачи АЙКа проникал не только Бальтасар. Неожиданно по полям фантазии недавно проскакал кентавр, и был он могуч и крепок, как и положено классическому Хирону. А в последний раз АЙК подсунул ей юношу, очень схожего с Каем. После этого она долго отмывалась, чувствуя себя гнусной фурией.

Неужели АЙК улавливает какие-то потаённые помыслы и стимулирует их, или это целиком его идеи? Своеобразная реакция, месть за неприязнь. Месть, от которой жертве трудно отказаться.

А как же Кай? Не распространяет ли АЙК ту же программу и на сына? Эта мысль ожгла Марию. Она живо вскочила с кровати, включила дисплей и переключилась на компьютер сына. Так и есть! Догадка подтвердилась, хоть и не целиком! На дисплее Кая мерцала и зыбилась старая интернетовская секс-программа. Причём низшего, третьего уровня – самое гнусное порно. Мария была шокирована.

Выключить, заблокировать, стереть, чтобы и капли этой грязи не просочилось на глаза сына, – таким был первый порыв. Тут же возник вопрос: кто позволил? АЙК? Едва ли. По этим вопросам он получает специальную инструкцию. Значит!..

Раздосадованная Мария выключила свой дисплей, оставив сына наедине с проститутками начала двадцать первого века, и устало откинулась на спинку кресла. Почему Бальтасар разрешил это? Возраст подошёл? Может быть. Но почему сразу в такое? И зачем вообще в такое? Или он следует своему опыту?..

Кай возмужал. Не потому ли он так смотрит на неё – как бы вскользь, мимо. Мысль эта слегка задела самолюбие Марии и невольно оправдала фантазии АЙКа. Ведь сама давала повод – однажды, маясь от одиночества, нарумянилась и нарядилась гейшей. Но тут же возникло и сомнение: а может ли так смотреть на мать сын? А следом явилось и подавно нечто убийственное: а может, Кай и не сын её вовсе, не кровь её?

Неожиданно вспомнилась телезапись в родильном отделении.