Подобное – не мелкотравчатая интрижка с молоденьким паном из соседнего села, а нечто большее. Это самая настоящая авантюра. С головокружительным риском, с коликами в сердце и даже угрызениями совести. Эвелина оказалась лицом к лицу с серьёзным искушением. Ганская потеряла сон. Дни шли за днями, а она никак не могла определиться с окончательным решением. Она раз за разом откладывала то, чего очень боялась: поддаться этому запретному влечению. Но понимала одно: ей не совладать с этим искушением, которое уже полностью овладело ею.

И Ганская решается. На сей раз она пишет сама, без участия «помощников». Поэтому её письмо ничем не напоминает предыдущие – высокопарные и слегка игривые. Игра в прошлом, как и непринуждённый тон. Эвелина даёт понять Бальзаку, что не против переписки, но она хотела бы избежать какой-либо огласки и компрометации с его стороны.

«Мне хочется получить от вас ответ, но я должна соблюдать такие предосторожности, пользоваться столь сложными окольными путями, что я не решаюсь взять на себя хоть малейшее обязательство. Однако я не хотела бы оставаться в неизвестности касательно судьбы моих писем, и я прошу вас известить меня при первой же возможности, как вы предполагаете наладить в дальнейшем нашу бесперебойную переписку. Я полагаюсь всецело на ваше честное слово, вы не сделаете ни малейшей попытки узнать имя получательницы ваших писем. Я погибну, если станет известно, что я пишу вам и что вы получаете от меня письма»{261}.

Как видим, и хочется, и колется. Осторожность! Ещё раз осторожность, предупреждает Ганская. Иначе для неё – гибель. Теперь всё серьёзно, их переписка должна держаться в строгом секрете. Только Он и Она. Цементирующим элементом их отношений должна стать именно секретность. Молчок! Он и Она.

Однако соблюсти секретность можно где-нибудь в Париже, но никак не в провинциальной глубинке, каковой являлась украинская Верховня. Любое послание из внешнего мира здесь моментально доставлялось хозяину усадьбы, г-ну Ганскому собственной персоной. И если бы Бальзак отправил письмо на имя Эвелины Ганской в Верховню, то первым, кому оно попало бы в руки, стал бы её муж. Как он отнесётся к тому, что жена переписывается с каким-то французом, не трудно догадаться. Поэтому такого исхода событий нельзя было допустить ни в коем случае!

Следовало что-то придумать. Но сколько бы Эвелина ни думала, мысли сходились на одном: следовало обзавестись надёжным союзником. Делать ставку на болтливых племянниц не приходилось, поэтому пришлось довериться преданной гувернантке Лоретте (Анриетте Борель), обязанной хозяйке как никто другой. Польщённая доверием Эвелины, та незамедлительно даёт согласие. (Позже швейцарка будет сильно сожалеть о своей минутной слабости (ведь она, выходит, обманывала пана Ганского), но только не тогда, в самом начале этой истории.)

План заключался в следующем. Бальзак сможет беспрепятственно отправлять в Россию корреспонденцию, если она будет адресована не Ганской, а… мадам Борель. Тайна переписки – святое; перлюстрацией писем в Верховне никто не занимался, поэтому корреспонденция из Парижа на имя гувернантки (уроженки Швейцарии) не вызвала бы никаких подозрений.

Во Францию летит письмо от г-жи Ганской, в котором писателю сообщаются данные фиктивного адресата. Осталось дождаться ответа.

Так началась, пожалуй, самая страстная переписка «суматошного девятнадцатого века», сравнить которую можно только с письмами Наполеона, адресованными любимой Жозефине. (Хотя куда скудному на эпитеты Бонапарту до Бальзака!)

О, эти женщины! Они что спички: вспыхнув разом, своим жаром способны испепелить полмира…

* * *

Угодить впросак можно двумя способами: либо по неосторожности, либо по собственной глупости. С г-жой Ганской у Оноре вышло до слёз обидно, ибо, будучи достаточно щепетильным в делах сердечных, он угодил впросак настолько глупо, что оставалось единственное – искусно оправдываться, подключив все свои навыки писательского мастерства. И, даже заметая следы, он до последнего терзался: поверит ли ему полька?

А ведь как всё хорошо начиналось! Уже в первом своём письме Бальзак признаётся Чужестранке в любви, называя её то «предметом сладчайших грёз», то просто «ангелом» или «моей незнакомой любовью». Смелое начало.

Однако творческий человек, даже если он и старается быть внимательным, обычно страдает рассеянностью. Слишком много всякого и разного витает в его одарённой голове, чтобы суметь сосредоточиться на чём-то одном.

Переписка с друзьями и поклонницами не только отвлекала от работы, но порой сильно утомляла. Именно по этой причине Оноре когда-то поручил Зюльме Карро взять на себя обязанность отвечать на его многочисленные письма. Надо сказать, Зюльму это тоже сильно отвлекало, но она понимала, что её дела не шли ни в какое сравнение с тем, чем занимался литературный гений. Хорошо зная стиль и общую направленность бальзаковских писем, помощница быстро усвоила это нехитрое дело и довольно ловко с ним справлялась. Навязывающихся и наглых умело отшивала; да так, чтобы не было обидно. Сентиментальных и вежливых ободряла; а своенравных и возмущённых искусно успокаивала.

И так продолжалось до поры до времени, пока… едва не разразился скандал. И связано это было как раз с г-жой Ганской.

Итак, через какое-то время Эвелина получает из Парижа первое письмо. Как мы понимаем, адресовано послание было «мадам Борель», проживавшей где-то в Верховне, то бишь у чёрта на куличках. По получении послания гувернантка тут же передала его хозяйке. Сгорая от нетерпения, Ганская, уйдя к себе, вскрывает конверт и начинает жадно читать. Первое чувство, испытанное Эвелиной, надо думать, было одно: стыд. Прежде всего за розыгрыш, организованный ею же самой. Французский писатель отнёсся ко всему очень-таки серьёзно, что и смутило женщину. Поэтому, чем больше читала, тем больше наливалось пунцом её лицо.

«Вы были предметом моих сладчайших грез!.. Если бы вы могли видеть, как подействовало на меня ваше письмо, вы бы тотчас заметили благодарность любящего, сердечную веру, нежную чистоту, которые связывают сына с матерью… все уважение молодого человека к женщине и прекраснейшие надежды на долгую и пылкую дружбу…»{262}

Письмо прочитано, осталось переварить содержимое. Розыгрыш, с которого всё начиналось, оказался неуместным. Бальзак оказался не только человеком серьёзным, но, судя по строчкам письма, настолько надёжным, что с ним, пожалуй, можно было завязать дружбу. И это при том, что сама Эвелина первоначально не могла об этом даже мечтать. Ей предлагает переписку, называя «предметом моих сладчайших грез», сам Оноре де Бальзак! Уж не сон ли?! Умопомрачительно, невероятно!

И всё же Ганская, будучи довольно сметливой женщиной, осторожничает. Она замужняя женщина, у которой с законным мужем малолетняя дочь;