* * *

Однажды Чужестранка сообщила, что собирается навестить Невшатель, небольшой городок в Швейцарии, «родовое гнездо» Анриетты Борель, воспитательницы её дочери.

Поездка в Швейцарию вряд ли была случайной. Скорее всего, она была тщательно спланирована двумя заговорщиками (г-жой Ганской и мадам Борель). Путешествие с выездом супружеской пары и целой свиты (гувернантка, племянницы-приживалки и несколько слуг) по самым скромным прикидкам обошлось главе семейства в копеечку. Однако, что не сделаешь ради любимой Эвочки!

«Ну разве же не прелестно сыграть такую штуку с благоверным, – посмеивается Бальзак в письме сестре Лоре, – и заставить его, покинув родную Украину, проскакать шестьсот миль, только чтобы увидеться с воздыхателем, которому – чудовищу этакому! – придется проехать всего-навсего полтораста?»{266}

И вот вся эта кавалькада в Невшателе. Поселившись в доме некоего Андрие (в «Мезон Андрие») на улице Фобур, счастливое семейство принялось наслаждаться жизнью. Больше всего, конечно, «наслаждается» Эвелина, находясь в постоянном ожидании приезда сюда именитого романиста. Переписка Ганской с Бальзаком в полном разгаре. Польке уже известно, что по прибытии в Невшатель он поселится в гостинице «Фокон» – как раз напротив дома, где обустроились Ганские.

Эвелина – Оноре: «Я очень волнуюсь, мсье Бальзак, о вас ходит столько разных слухов…»

Впрочем, всё это не больше, чем кокетство. И подобные строки ещё больше разжигают любовный пыл молодого человека.

«О моя незнакомая любовь, – строчит Бальзак Ганской. – Не бойтесь меня, не верьте ничему дурному, что обо мне говорят! Я просто ребенок, вот и все, ребенок гораздо более легкомысленный, чем вы полагаете; но зато я чист, как дитя, и люблю, как дитя… Женщина всегда была для меня мечтой, всякий раз я протягивал к ней руки, но меня ждало разочарование»{267}.

Подобные строки – всего лишь сантименты, ибо главное заключалось в другом. Как сообщает Бальзак, он появится в Невшателе инкогнито, под чужим именем; скорее, под именем маркиза д’Антраг. Ведь при имени г-на де Бальзака, пишет он, всякий насторожится; ну а маркиза д’Антрага не знает никто.

В понедельник, 19 августа 1833 года, он послал ей «Луи Ламбера», сделав в книге надпись: «Una fide»[92].

Его отъезд из Парижа также не должен был вызвать никаких подозрений. Оноре уже давно вынашивал мысль организовать нечто вроде клуба книголюбов, благодаря которому у читателей появилась бы возможность покупать книги по подписке стоимостью в один франк. При огромных тиражах замысел, по его мнению, был обречён на успех. Осталось только закупить особую (тонкую и прочную) белую бумагу, производство которой было налажено в Безансоне (совсем недалеко от Невшателя). Так что для всех Бальзак отправился именно в Безансон. Но к чёрту Безансон! Встретившись там с журналистом Шарлем де Бернаром, редактором «Journaux de Franche-Comté», оттачивавшем перо на бойких рецензиях на бальзаковские романы, писатель быстро раскланивается и, переправившись через Юрские горы, 25 сентября прибывает в «страну гор и озёр». Оказавшись в Невшателе, он селится в гостинице, близ которой остановилась его таинственная дама сердца.

Через десять лет (в феврале 1844 года) Бальзак напомнит Ганской, что испытал, когда увидел её впервые: «Ах! Вы все еще не знаете, что произошло в моем сердце, когда, очутившись в глубине двора (каждый булыжник в нем, наваленные доски, каретные сараи навсегда врезались в мою память), я увидел в окне ваше лицо!.. Все поплыло у меня перед глазами, и, заговорив с вами, я будто оцепенел, точно поток, внезапно замедливший свой неудержимый бег, чтобы затем с новой силой устремиться вперед. Оцепенение это длилось два дня. “Что она обо мне подумает?” – в страхе повторял я про себя, точно помешанный»{268}.

Дрожа от волнения, писатель отправляет на имя её гувернантки короткое письмо:

«Между часом и четырьмя я отправлюсь прогуляться по окрестностям города. Все это время я буду любоваться озером, которого совсем не знаю. Могу пробыть тут столько времени, сколько пробудете вы. Известите меня запиской, могу ли я вам писать здесь до востребования, ничего не опасаясь, ибо я страшусь причинить вам хотя бы малейшее огорчение; сообщите мне. Бога ради, как правильно пишется ваша фамилия. Тысяча поцелуев. С тех пор как я уехал из Парижа, каждое мгновение моей жизни было заполнено вами; даже любуясь долиной Травер, я думал о вас. Как очаровательна эта долина!»{269}

На следующий день, в назначенное время и в тихом месте, эти двое, наконец, встретились – молодая женщина с «соблазнительными формами» и невысокий полноватый мужчина с растрёпанными волосами. Ко всему прочему, на Ганской было тёмно-фиолетовое бархатное платье. Оноре обожал фиалки, поэтому фиолетовый цвет предпочитал всем остальным. У обоих было чувство, что они знакомы целую вечность. Чужестранка открыла своё имя.

«Она ещё прекраснее, чем я мог себе представить», – лихорадочно думал он.

«Он не так красив, зато ещё умнее, чем я ожидала», – сделала вывод Ганская.

Была осень 1833 года…

* * *

Вообще, относительно этой встречи существует множество разных подробностей. И всё же отрадно, что никто из современников Бальзака не осмелился заявить, будто в это же самое время стоял где-то рядом и из кулька поедал отменные кёнигсбергские марципаны. Кто-то считает, что муж Ганской находился рядом; кто-то – что Ева была одна.

Спорить не будем. В любом случае, в момент встречи они видели только друг друга: Он и Она. Кого-то ещё между ними (даже если он и присутствовал) эти двое просто не замечали.

Бальзак знал, где искать Чужестранку. И когда заметил даму, читавшую книгу, сразу понял: Она. Женщина тем временем неловко выронила платок (как между ними было условлено), после чего Оноре устремился навстречу. Когда писатель подошёл вплотную, сомнения отпали окончательно: в руках дамы он увидел… свой роман. Мужчина остановился и жадным взглядом впился в лицо той, которую (как уже поверил сам) давно полюбил.

Он не ошибся: эта женщина и в самом деле оказалась красавицей! Правильные черты лица, очаровательные серые глаза, чувственный рот с алыми губами… Именно такой Бальзак и представлял её себе. Правда, полька была ещё более привлекательной и, как показалось, даже сладострастной. В первый момент, глядя на Ганскую, Оноре не сразу смог вымолвить слово. Стоя напротив, он широко улыбался и внимательно вглядывался в это прекрасное женское лицо.

А что же сама Ганская? Она, безусловно, была смущена. Каким Эвелина представляла себе французского романиста? Наверное, молод, энергичен, остроумен и по-своему красив (во всяком случае привлекателен). Но кого же она увидела