Ганские живут в так называемом доме Мирабо в квартале Пре-Левек. Когда романист появляется у них, он незаметно демонстрирует Еве подаренный перстень и преподносит ей эксклюзивный кофейник и айвовое варенье (cotignac).

Все сорок дней, которые писатель будет жить в Женеве, пройдут в вежливых визитах и тайных горячих взглядах, мельком брошенных между Евой и Оноре. Приходилось блюсти марку: каждый раз Бальзак появлялся у Ганских лишь после «официальных» приглашений на имя маркиза де Бальзака. В своих письмах семейству, дабы подчеркнуть высокий статус хозяйки, он шутливо называет её супругой маршала и предводительшей (граф Ганский был предводителем дворянства на Волыни). Но это исключительно для чужих глаз; на самом деле между ними уже давно (всё через ту же гувернантку) налажена секретная переписка. И уж здесь Бальзак давал волю своему неистощимому юмору!

Из письма Бальзака Ганской: «Ее Ржевускому величеству госпоже Ганской в Женеву: Обожаемая повелительница, ваше спящее величество, гордая королева Павловска и окрестностей, владычица сердец, роза Запада, звезда Севера и прочая… и прочая… фея льип!» (Бальзак имел привычку подшучивать над произношением Ганской слова «липы», которое та выговаривала как «льипы»{284}.) Причём подписывается Бальзак довольно оригинально: «смиренный мужик Онорешка».

Ганской удаётся несколько раз тайком пробраться в гостиничный номер Оноре. Их встречи проходят в атмосфере строгой секретности: ревнивый супруг Эвелины, кажется, присутствует везде – в доме, на прогулках, в парке.

Все сорок дней – в постоянном ожидании встречи. Тайного свидания. Бальзак будто в горячке. Они должны – нет, просто обязаны! – быть вместе. Ева должна стать его женой. Ведь он и она любят друг друга – и это главное!

Но пока приходится следовать обрыдевшим правилам этикета: чопорные рауты, лицемерные улыбки, дежурные поклоны… И постоянно между ним и Евой этот суетливый пан Ганский. Будто нарочно, он ни на шаг не отходит от жены. Напыщенный гусак. О, как Оноре ненавидел этого надменного шляхтича!

Под Рождество обычно тихая Женева вдруг оживилась. Как оказалось, сюда приехал Жером Бонапарт и его подопечный – Шарль Луи Наполеон, сын Людовика Бонапарта и племянник Наполеона I, будущий французский король Наполеон III. Здесь же Ференц Лист со своей любовницей графиней д’Агу, бросившей ради венгерского красавчика супруга и малолетнюю дочь. Все толкутся, как стая надменных гусаков. Га-га-га… И это при том, что в двух шагах… чистая, светлая, нежная, любимая женщина. Пытка. Быть рядом и делать вид, будто ОНА тебе безразлична. И Ганский: туда-сюда, туда-сюда… Ведь старик совсем, а поди ж ты, и не думает умирать… Так что приходилось ждать скорого ухода неугодного муженька, что, по словам Ф. Тайяндье, «было безнравственно, как сама любовь, и смешно, как водевиль»{285}.

Первые несколько дней сильно утомили Оноре. Он хотел видеть только ЕЁ, но судьба-злодейка вынуждала общаться со всеми сразу. Улыбаться, гримасничать и вышагивать в общей толпе гусаков – в ногу и с высоко поднятой головой. Туда-сюда… туда-сюда… Лицемеры.

Пришлось поменять тактику: основное время – за письменным столом. И жить в надежде на тайную встречу. Правила этикета соблюдены: повстречался, повышагивал, погримасничал. Basta! Всё остальное – по мере необходимости. И исключительно в ожидании ЕЁ зова! Ева рядом, и он готов в любую минуту кинуться к ней. C’est la vie: жить и ждать.

И всё же Бальзак на вершине блаженства. Он всегда стремился обладать именно такой аристократкой, как Ева: красивой, умной, элегантной и чувственной. Теперь Оноре уже по-настоящему влюблён в ту, которую, казалось, искал всю жизнь. Они поклялись в вечной любви, уверовав, что ещё немного, и будут неразлучны всю жизнь. Даже пытались строить планы на будущее.

Правда, их планам кто-то настойчиво мешал – тот, кто никак в них не вписывался. Эти двое постоянно забывали об одном человеке. О пане Венцеславе Ганском…

* * *

Бальзак уже давно отвык бездарно проводить время. Даже здесь, в Женеве, он постоянно работает: с двенадцати ночи до двенадцати дня ежедневно. В компании преданных друзей – письменного стола и писчих перьев – ему вполне комфортно. Шелест бумаги и скрип пера. Шелест и скрип…

В Женеву Оноре захватил рукопись «Герцогини де Ланже», в которой рассказывал о своём неудачном романе с маркизой де Кастри. В какой-то мере это выглядело неким знаковым действом: именно в этом городе и произошёл роковой разрыв с коварной маркизой. Пишет увлечённо, с большим вдохновением, достойным человека, оскорблённого в своих самых лучших чувствах.

Всё шло неплохо, пока Бальзак, увлекшись, не совершил оплошность. Ему вдруг показалось, что Ева с радостью поддержит те уничижительные эпитеты, которыми он наделил главную героиню своего нового романа. Именно поэтому при встречах с ней Оноре раз за разом прочитывал одну главу за другой, надеясь развеселить Ганскую и найти в её лице поддержку. Но в этом и заключалась ошибка. Женщины не любят знать подробностей интимной связи своего любовника с предыдущей соперницей, это их пугает и заставляет задуматься.

Так произошло и с Ганской: она насторожилась. А вдруг этот тщеславный француз, размышляла она, случись между ними разрыв, в один прекрасный день точно так же захочет поплясать на костях их отношений? И тогда каждый жест, каждое неосторожное слово, сказанное сейчас, в будущем может обернуться против неё. Оноре слишком категоричен, делает вывод Ганская, поэтому с ним следует быть – нет, не осторожной! – но крайне аккуратной.

Для начала – освободиться от пут всякого рода обязательств. Да, они неравнодушны друг к другу… Да, их плоть требует страстного сближения… Но! Но всё это… ничего не значит.

Г-жа Ганская – брату, Генрику Ржевускому, 10 декабря 1833 года:

«Я, наконец, познакомилась с Бальзаком, и ты спросишь, испытываю ли я по-прежнему слепое восхищение или уже исцелилась от него. Вспомни, ты всегда пророчествовал, что он будет есть с ножа и сморкаться в салфетку. Правда, второго из этих преступлений он не совершил, зато в первом действительно повинен. Конечно, это очень неприятно, и, когда он делал промахи, которые можно объяснить “дурным воспитанием”, я при случае пыталась исправить их, как если бы их, к примеру, делала Анна. Но все это только внешняя сторона. В нем есть нечто бесконечно более важное, чем хорошие или дурные манеры. Его гениальность электризует и поднимает тебя в высочайшую область духа. Его гений заставляет тебя вознестись над собой. И благодаря ему ты начинаешь понимать и постигать, чего не хватало в