— А клуб-то у нас маловат. Смотрите, какая давка. Надо побольше построить. С буфетом и несколькими фойе.

— Обязательно с буфетом! А то у нас фруктовую воду только в столовой можно достать! Частное слово!

— Правильно. И сад около клуба должен быть. Вот стало нам жарко, а деваться некуда, кроме как на крыльцо.

— Вот когда сам потанцуешь, все это заметнее становится.

— А вы-то что же — танцуете, танцуете, а вытанцевать хорошего клуба не можете?

— А вот и нэверно: в смете будущего года прэдусмотрел!

— Пройдемся немного?

Оркестр громыхал так, что стекла дребезжали.

— Какой танец они играют? Ах да! Падеспань.

Когда они дошли до железнодорожной насыпи, из клуба все еще доносились обрывки музыки. Так они добрели до семафора, почти не разговаривая, только перебрасываясь отрывочными словами.

Упоминание Агапова о юге напомнило Манвелу Ваграновичу родную Армению.

Андрей Иванович думал о другом. О возрасте, о надвигающейся старости... Как это странно! Он-то знает, что он совсем молод, сознает всем существом. И все мысли его молодые и молодые дела. Между тем окружающие считают его, вероятно, стареющим генералом. Но вот Нина не посчитала же, потащила танцевать? Нет, человеку столько лет, сколько ему хочется!

3

А в техбюро лазоревской ЦРМ в этот час шла полным ходом работа. Яркие лампы с зелеными козырьками освещали большие листы ватмана. Пласты табачного дыма тянулись сизыми реками в открытые окна. Инженеры толпились вокруг реконструированной модели скоростного путеукладчика, сверкающей свежим лаком. Шел горячий спор.

Розовый, круглый, сияющий довольством, умом, эрудицией и стеклышками массивных очков в шестиугольной оправе, молодой инженер что-то с жаром доказывал пожилому, с седой гривой волос и седеющим клинышком бородки. Другие или вставляли свои замечания или молча слушали, то кивая, то протестующе взмахивая руками. Розовый и довольный инженер излагал свои доводы обстоятельно, подробно, голос его не допускал возражений и даже тени сомнений. Чувствовалось, что этот человек вообще не сомневается. Все в его жизни было ясно, решено, рассчитано. Он при каждом слове слегка ударял себя штангенциркулем по ладони.

— Отсюда вытекает, товарищи...

Приткнувшись на краешке стола, Федор Константинович Ильинский слушал спорящих и рисовал на клочке бумаги какие-то зубчатые колесики.

Не ладилось с механической подачей шпалы. Над этим и бились изобретатели нового путеукладчика. Федор Константинович отверг уже несколько вариантов, испробовав их практически.

— Главная беда в том, что время не терпит. Надо строить. А все эти иностранные образчики нас никак не устраивают.

За окнами жил своей обычной жизнью маленький заводик. Тарахтела электростанция, вякал железом кузнечный цех, гудели станки в механическом, и пронзительно шипел литейный. На фоне белых оштукатуренных стен обрисовывались силуэты огромных экскаваторов, присланных сюда на ремонт.

Убедившись, что фонтан красноречия умного розового инженера неиссякаем, седовласый его оппонент, вынув из ящика письменного стола бутерброд с сыром, стал спокойно есть, продолжая дискуссию.

И тут все вспомнили:

— Позвольте, товарищи, мы же еще не ужинали?! К черту! Кончаем споры и пошли. Всему есть час.

Розовый инженер пытался еще что-то сказать, но его никто уже не слушал. Быстро надевали шляпы, кепки, быстро запирали свои столы, щелкая замками. Кто-то напевал. Кто-то рассказывал содержание какого-то кинофильма. А молодой курчавый чертежник, свертывая рулон ватмана, громко декламировал:

Попрыгунья-стрекоза

Лето красное пропела,

Оглянуться не успела,

Как зима катит в глаза!

Свернув рулон и приспособив эти стихи к мотиву польки-бабочки, он направился к выходу, пританцовывая:

Оглянуться не успела,

Пела-пела, тра-та-та!

Он был молод, здоров, и ему очень нравилось жить.

Когда техбюро опустело и начальник техбюро Илья Аристархович Фокин выходил вместе с Ильинским из помещения, Федор Константинович засмеялся добрым, веселым смехом:

— Любит наш красавец Львовский блистать красноречием!

— Болтун!

Федор Константинович задержался в дверях и сообщил вполголоса, как бы по секрету:

— А я, кажется, нашел решение механической подачи... Вот сейчас, сидя за столом... Сегодня ночью проверю и завтра же вам расскажу. Тут мне один бригадир такую мысль подбросил! Можно значительно ускорить укладку рельс...

Было около двенадцати часов ночи, и в проходную входила ночная смена. Ильинский заглянул в механический, где построенные в два ряда станки жужжали, крутились, там и тут взвизгивал металл и свивалась спиралями металлическая стружка.

— Знаете, я, кажется, тоже проголодался. И чувствую, что мне попадет от жены, потому что опоздал к ужину — это раз и не приходил обедать — это два.

— Нехорошая у нас, чисто русская привычка — работать запоем, очертя голову. Гете говорил: «Не забывайте жить». И не напрасно же придуманы расписания и графики!

— Верно. Но как же не увлекаться? Переустраивать мир, выхватывать у Вселенной одну за другой тайны... Все — на служение человеку. Вот для чего мосты, тоннели, трикотажные фабрики... Вот для чего все наши усилия, вся борьба...

Седовласый Илья Аристархович смотрел на Ильинского улыбчиво и доброжелательно. И они вместе вышли из проходной завода и с удовольствием подставили лица освежающей прохладе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СВИДАНИЕ В МОНТРЕ

1

Девятого мая 1945 года весь мир облетела весть: фашистская Германия капитулировала. Война кончилась. Человечество может вздохнуть полной грудью.

Отгремели орудия. Самолеты не пикируют над пылающими деревнями. Вот он — автомат, лежит, на сегодняшний день ненужный, бессмысленный. А снайпер идет и улыбается, и яркий бант на его груди...

Полковник Байкалов во главе танковой колонны движется в глубь страны. Народ радостно приветствует победителей. Да здравствует Советская Армия — непобедимая, прославленная в веках! Реет победное Красное знамя над хмурым рейхстагом. Дымятся развалины Берлина. Смотрит на движущиеся по улицам советские танки толстый американский полковник. На лице его не написано ликования.

«Черт возьми, — думает он, — эти русские, кажется, сильнее, чем можно было предполагать...».

В Москве, в Ленинграде, в Киеве — всюду, во всех городах и селах Советского Союза музыка, фейерверки, песни... Салют в честь победителей! Вечная слава погибшим за Родину героям! Матери! Жены! Обнимайте вернувшихся сыновей, мужей. С этого дня никто не стреляет, никто не падает, сраженный осколком снаряда, никто не идет в атаку, не прыгает в окопы противника, никого не несут на обагренных кровью носилках, никто с самолета не сбрасывает бомбы, нигде не звучит команда: «Огонь!».

Сколько радости! Пляшут на улицах. Обнимаются и поздравляют друг друга. До какого дня дожили!