Глаза американца и англичанина встретились. Мгновение они изучали друг друга.

«Легковес. Видали мы таких», — подумал Патридж.

Неопределенного возраста, краснолицый, с жесткими рыжими волосами, Дональд Камерон был чуть выше, но по крайней мере вдвое тоньше американца.

Небольшие глаза его цвета увядших незабудок равнодушно скользили по военным регалиям Патриджа. Но несмотря на серый фланелевый костюм далеко не первой свежести и легкие замшевые туфли, сухощавый, жилистый Камерон казался куда более военным, нежели Роберт С. Патридж в его блестящем мундире, розовых штанах и с огромной фуражкой, которую он торжественно держал в левой руке и которая ему явно мешала. Только серый с тонкими малиновыми полосками галстук сэра Дональда говорил посвященным, что в прошлом он офицер знаменитых «серых» — полка шотландской гвардии.

— Мне очень неловко, полковник, что я заставил вас ждать. Надеюсь, вы неплохо чувствовали себя в Монтре?

— Ничего, ничего, сэр Дональд, все обстоит благополучно. Я даже поднялся туда, где катаются на лыжах. Мой Гарри был в восторге.

— А-а... — сказал англичанин.

Несколько секунд длилось вынужденное молчание.

— Зайдемте ко мне и опрокинем по маленькой, — предложил наконец Патридж.

— Может быть, посидим и покурим здесь? — в свою очередь спросил Камерон.

— Отлично.

И швырнув на столик неудобную и надоевшую ему фуражку, а вслед за ней и перчатки, Патридж опустился в кресло:

— Значит, поработаем вместе. Хе-хе... Компания на паях!

Камерон кисло улыбнулся.

— А вообще говоря, на кой дьявол сдалась мне вся эта потрепанная готика, сэр Дональд? Можете не сомневаться, на двадцать третьей авеню у меня есть достаточно комфортабельный домишко.

— Я не сомневаюсь, сэр.

— Вот видите! А теперь я спрашиваю вас, сэр, какой смысл Роберту С. Патриджу торчать после войны в разбомбленном немецком городишке с поврежденным водопроводом? Отвечайте же, сэр!

Но так как Камерон только протянул руку, чтобы выбить трубку о край большой мраморной пепельницы, Патридж продолжал на столь же высоких нотах:

— Я бы давно уехал, но служба!

— Патриотический долг! — то ли сочувственно, то ли насмешливо промямлил Камерон и затем, взглянув на Патриджа в упор, спросил: — Чем я могу быть вам полезен, сэр?

Патридж нерешительно оглянулся. В курительном салоне никого не было, двери плотно закрыты. И все же...

— Мне кажется, что здесь не стоит говорить о делах.

— Напротив. Вполне безопасно. Обслуживающий персонал — наши люди.

«В том-то и дело, что ваши, а не наши», — недовольно подумал Патридж и, не сдерживая раздражения, бросил:

— У меня нет оснований безоговорочно доверять вашим людям, дорогой сэр. У них слишком истрепанные нервы.

Взгляд Камерона, способный заморозить целую дюжину шампанского, не произвел ни малейшего впечатления на Патриджа.

— Да, сэр Дональд, именно так: ваши нервы начинают сдавать, причем, должен признаться, в самый неподходящий момент... Я ознакомился с вашими последними разработками. Они просто смехотворны!

— Если я не ошибаюсь, полковник, нам предстоит обсудить некоторые частности холодной войны? — сдержанно возразил Камерон.

— Частности меня не устраивают. Надо договориться буквально обо всем.

— Холодная война началась не с сегодняшнего дня, сэр. В Лондоне многие считают, что атомная бомба, сброшенная вами над Хиросимой, была первой операцией холодной дипломатической войны с Россией...

— Кто считает? Политики и дипломаты? Пусть они говорят о холодной войне. А мы, сэр Дональд, должны вести такую войну и постараться из холодной превратить ее в раскаленную добела. И если вы не возражаете, я постараюсь изложить вам мою точку зрения.

Патридж встал, прошелся по салону, побарабанил толстыми пальцами по кленовой филенке двери, как бы проверяя ее непроницаемость, и остановился перед креслом англичанина:

— Войну выиграли не русские, как они это утверждают, а мы, сэр, американцы.

— Весьма возможно, — нехотя согласился Камерон.

— Не весьма возможно, а так, — повысил свой голос Патридж. — Простая арифметика! В эту войну русские потеряли миллионы людей, а мы приобрели миллионы долларов. Кажется, ясно? Но русские не хотят признать нашей явной победы, не желают добровольно подчиниться нашему контролю. И вот возникает задача — заставить русских подчиниться.

Камерон слабо улыбнулся, но Патридж продолжал: Мы не позволим оттеснить нашу разведку на Балканы! Там окопался ваш Богомолец, но нам это не подходит. Пока мы не сможем сами работать в Советской России, мы будем вопить о железном занавесе, о нарушении элементарных правил международной морали. Мы хотим все и везде знать! И какая же, к дьяволу, демократия, если нельзя купить их секреты! По крайней мере, в Южной Америке мы, скажу без преувеличения, знаем буквально все!

— Кажется, вы знаете все и в Индии, — несколько меланхолично заметил Камерон.

— Да, и в Индии. Не делайте кислой мины, сэр. Сейчас мы с вами представляем интересы всего цивилизованного мира.

«Как бы не так!» — подумал Камерон, но опять согласно кивнул.

— Цивилизованный мир не может допустить таких успехов восстановления одной, да еще социалистической страны! Это же, сэр Дональд, черт знает что! Задержать их развитие, сорвать их планы! Русские не имеют права повышать свой уровень жизни, в то время как даже нам, американцам, приходится его понижать. Про вас и говорить нечего...

Патридж пренебрежительно махнул рукой.

— Мы хотим главенствовать, нам нужен мировой рынок, — все более, возбуждаясь, продолжал Патридж, — и он должен безраздельно принадлежать нам. Поэтому, я повторяю: не верьте, сэр, в эту дипломатическую возню. Она дешево стоит. Она уже устарела. Нам нужно тренировать сознание всего человечества на мысли о новой большой войне и готовить, готовить ее, засучив рукава и наплевав на всех Талейранов современности. Без войны нет бизнеса, нет будущего. Война — наш климат, сэр. Она нужна нам, как воздух, по крайней мере тем из нас, кто торгует танками...

Он грузно опустился в кресло, закурил сигару и уже спокойно продолжал:

— Если мы позволим русским осуществить свою программу... Бррр! Нет, сэр, в борьбе с коммунизмом все средства хороши! Так или не так, сэр Дональд?

— У нас, полковник, не принято говорить о таких вещах столь откровенно. Кроме того, в вашем изложении программа тайной войны получила окраску панамериканизма.

Патридж захохотал, широко раскрывая рот и сверкая большими зубами.

— Я не дипломат, сэр Дональд. Мы — два разведчика. А разведчики всегда сохраняют трезвость мышления. Кстати, что вы скажете о бутылочке настоящего «Джони Вокера»? Пора бы промочить горло.

— Нет, сэр, у меня