Печальные размышления Сергеевой прервала Анастасия Васильевна. Она привела смущенную и растерянную прибористку.

— По вашему приказанию явилась! — пробормотала девушка привычную фразу.

— А я вас не вызывала, — Сергеева всхлипнула.

— Ой, товарищ лейтенант! Валечка! Что я наделала? — прибористка, спрятав лицо в Валиных коленях, горько заплакала.

— Ну, это, уж совсем, ни к чему! — сердито заметила Анастасия Васильевна.

— Помните ту ночь, когда японские самолеты нарушили границу и бросали деревянные бомбы? — немного успокоившись, заговорила девушка. — Кто-то от дверей крикнул: целым полком летят! Я выключила прибор, и тоже побежала смотреть. Сперва прошмыгнула тройка разведчиков. Потом звеньями средние бомбардировщики. Первое звено отпикировало на Волынку, а остальные продолжали углубляться на нашу территорию. Товарищ младший лейтенант Новожилов подал команду: «Закройсь!» Я вернулась к прибору, а на нем вот такой кусок земли. Наверное, обвалился с потолка, — продолжала прибористка, постепенно успокаиваясь. — Я убрала и включила прибор. Он вначале вроде забарахлил, а потом — наладился. Да разве услышишь его ухом? Это только товарищ капитан может. Я хотела доложить вам сразу и забыла, закричали: наши летят! Я снова выключила прибор и как дура выбежала смотреть. Вот и все. А сегодня, когда капитан спросил, я все поняла. Думаю, подвела командира взвода, — прибористка тяжело вздохнула.

В землянке притихшие бойцы встретили Сергееву виноватыми взглядами.

— Ну что, девушки? Вам унывать нечего, — проговорила Сергеева. — Виновата в этом я, получу взыскание или еще что там.

— А почему она так сделала? — зашумели девушки. — Сегодня один соврет, завтра другой, а там третий напутает и не скажет — как тогда работать? Поставим вопрос на комсомольском собрании! — заключила Соня Давыдова.

— Правильно! Почему капитан сразу заметил, а та сидела пять дней и не могла догадаться?

В землянку медленно вошел Петр Варов. Он был бледен, глаза его лихорадочно поблескивали. После того, как было получено разрешение оставить его при части, Рощин назначил Петра связистом и временно запретил посылать на передовой пункт.

— Что же вы натворили, д-дивчатки! — сказал он, присаживаясь. В последнее время он при волнении стал заикаться. — Это з-значит: мушку с-сбил — и с-стреляй по врагам? Да? Вы понимаете, что это значит? Они радуются каждому нашему несчастью, малейшему промаху. А твоя н-нерадивость помогает им радоваться, — зло посмотрел он на прибористку. — Упало, ударило, з-забыла! Они не забыли убить Рязанцева, Федина, Митченко, с-сотни. Да как же вы после этого можете говорить з-з-за… з-з-за…

— Успокойся, успокойся, Петя! — не стесняясь подруг, обняла его за плечи Соня. — Мы строго обсудим и накажем. Правда-правда!

Петр ласково взглянул на Соню и улыбнулся.

Поздно вечером Сергееву и Давыдову вызвал Бурлов.

Когда Валя доложила, почему работа прибора нарушилась, он задумался.

— Обязательно надо сделать навес над прибором. А то может быть и хуже: артиллерия трахнет — земля подпрыгнет, и не только комья полетят. И прибор нужно проверять, по-моему, чаще.

— Товарищ капитан, Давыдова дельную вещь предлагает. Хотя усовершенствование приборов инструкцией и запрещено, но это необходимо: надо включить в пульсатор отдельный вольтметр, малейшее изменение напряжения видно будет, как в зеркале. Тогда и проверять не надо.

— Это и в самом деле хорошее предложение. Через часок придет капитан Рощин, посоветуюсь с ним. Ну что же, если ко мне вопросов мет, можете идти. А про этот случай вам, товарищ Сергеева, придется доложить коммунистам, а Соне — на комсомольском собрании. Это не для острастки, а чтобы и другие лишний раз посматривали на свое рабочее место, проверяли. Случай нехороший.

От Федора Ильича Сергеева зашла в землянку накинула шинель и, чувствуя на себе взгляды подруг, вышла. Ей хотелось побыть наедине, разобраться в мыслях. Вечер дышал уже весенней ласковой свежестью. Деревья и кусты потемнели, и на редких проталинах пробивалась чуть заметная прозелень. Покой пробуждающейся природы только изредка нарушали то призывной крик фазана, то посвистывание ободренного теплом гуляки-бурундука.

Валя медленно направилась к Волынке. Усевшись на полусгнивший пень, она задумчиво смотрела на ноздреватый серый лед.

— Вот вы где! — услышала она позади себя голос Рощина. — Нельзя же так…

Валя вздрогнула и быстро встала.

— Как вы меня испугали, товарищ капитан.

Рощин смотрел на нее вымученным, усталым взглядом Валя все поняла.

— Я и сама не знаю, как могла просмотреть. Анатолий! Ты… — Уткнувшись в его грудь, она разрыдалась.

— Что ты, Валя! — испуганно воскликнул капитан.

* * *

Персональное дело Варова было необычным, и потому Бурлов решил пригласить на комсомольское собрание всех разведчиков, начсостав батареи и пограничников.

Варов сидел на первой скамье. Сжав до боли руки, он смотрел в пол. Петра бил мелкий озноб, и оттого он казался особенно худым и щуплым. Сознание сверлила только одна мысль: «Не попал… Руки дрожат». Варов еще крепче сжимал подрагивающие пальцы.

— Да, они ежедневно убивают наших бойцов, хотя и не воюют с нами… Они причинили Петру, большое горе. Но он не имел права делать то, что сделал. Стрелять так, как стрелял Варов: без войны, из-за кустов, в ничего не подозревающего солдата, значит довершить преступление, — стараясь быть спокойной, говорила Сергеева.

…Варова привел капитан Козырев. Обходя утром границу, он услышал выстрел, донесшийся от ближней сопки. Послав наперерез к границе пограничника с собакой, капитан поднялся на сопку, обнаружил свежие следы, а по ним нашел лежавшего в кустах бойца.

Тот напряженно следил за тренировавшимися на той стороне пограничниками. Японские солдаты скрыто подползали к манекену красноармейца, поднимались и били ножом в спину. Когда очередной солдат встал в рост, лежавший под кустом Варов вскинул винтовку и настолько сосредоточился, что не слышал даже шагов Козырева. Поняв намерение бойца, Козырев в два прыжка очутился около него и успел толкнуть прижатый к плечу приклад к земле. Пуля ушла куда-то вверх. Но эта неожиданность не испугала и не удивила стрелявшего. Он даже не повернул головы. Полежав еще в таком положении, в каком застал его толчок Козырева, он медленно встал, взял винтовку к ноге и повернулся кругом.

— К-красноармеец Варов, — слегка заикаясь, глухо, доложил он, глядя в землю.

— Вы что, расстрел хотите получить? — взбешенно спросил Козырев. — Первым выстрелом что сделали?

— Мимо. Руки дрожат, — ответил Варов и вдруг заплакал бурно, не закрываясь.

Сдвинув брови, Козырев строго сказал:

— Идем домой.

Варов послушно поплелся за ним.

Бурлов выслушал рассказ Козырева, непонимающе взглянул на Варова и неожиданно рассердился:

— Чем заниматься надумал? Член бюро, отличник! Что, мол, дисциплина, пограничный режим, нейтралитет! Вот я какой великой смелости человек!

— Эх, товарищ капитан! Зачем так? — с обидой сказал Варов. — Я не ради геройства… Они отняли все! — и, протянув Бурлову конверт, отвернулся.

…Утром на батарею пришла почта. Новожилову она принесла