пристально смотрел в глаза маркиза. Но Кидо, казалось, остался совершенно безразличен к его словам. Он незначительно приоткрыл глаза и, скрестившись с ним взглядом, скрипуче и тихо проговорил:

— Позволю напомнить, генерал Тодзио, изречения храбрых воинов: «Прежде всего, заставь быть сдержанным себя, затем — своих друзей и, наконец, своих врагов». Эти три истины, тесно связанные между собою, дадут блеск имени победителя.

— Если это произойдет без моего согласия, маркиз Кидо, армия может сделать переворот, — не удовлетворившись уклончивым ответом, предупредил он.

— Значит, это не должно произойти без вашего согласия, генерал Тодзио, — после большой паузы ответил маркиз. — Эти вопросы решает божественный император и совет старейших государственных деятелей империи.

Тодзио понял, что Кидо не сказал заговорщикам ни да, ни нет.

— Маркиз Кидо, — снова заговорил Тодзио. — Прощу, доложить его величеству, что я решил реорганизовать свой кабинет; включить в его состав двух адмиралов.

— В настоящее время все озабочены не реорганизацией кабинета, а тем, все ли в порядке с организацией верховного командования, — возразил маркиз. И, прицелившись к Тодзио, спросил: — Кого из адмиралов вы намерены включить?

Хотя бы адмирала Ионаи и… — заметив в глазах Кидо блеск, Тодзио умолк. Он опасался полностью раскрывать свой план этому двуликому «Янусу».

— Хорошо! Завтра я доложу его величеству ваше уверение, генерал Тодзио, — обещал Кидо, склоняя голову.

Тодзио тогда не знал, что когда он ушел, из боковой комнаты вышел сутулый, плотный адмирал.

— Маркиз Кидо, — быстро и горячо заговорил он, — вы должны склонить всех старейших государственных

деятелей подписать меморандум его величеству с требованием немедленной отставки Тодзио.

— Нет! — после минутного раздумья покачал головой Кидо. — Как тайный советник государя, я не могу участвовать в этом. Я имею основания опасаться, что Тодзио в этом случае выполнит свою угрозу — устроит переворот. За ним армия, — маркиз умолк. Лицо его снова стало непроницаемым. Когда он заговорил, его голос был похож на шепот. — Но премьер дал божественному императору обещание, что в состав его кабинета войдут два адмирала. Одного из них он назвал. Если Ионаи не согласится на это предложение, Тодзио не сдержит данное императору обещание и вынужден будет уйти.

Тодзио написал предложение адмиралу Ионаи. Это была его последняя надежда. Если Ионаи откажется, он не сможет выполнить данное его величеству обещание.

Он закончил письмо словами старой легенды: «Вспомните благородного господина Санио. Когда он ушел от общественной жизни и занялся ужением рыбы, скорбящий за родину самурай напомнил ему: к чему это напрасное времяпровождение, когда страна нуждается в ваших услугах?»

Чуть забрезжил рассвет, он вручил пакет полковнику.

— Немедленно адмиралу Ионаи. Дождаться ответа. Если нужно, оцепите дом: ни одного человека ни к нему, ни от него, — приказал он. Спустившись вниз, он снова выехал во дворец.

При его появлении маркиз Кидо не счел нужным даже открыть глаза. Казалось, он спал, но напряженное выражение лица выдавало его тяжелые мысли.

— За восемнадцать лет эры Сева, эры света и мира — божественный император и его подданные не испытали такой скорби, — намекая на гибель двадцатипятитысячного гарнизона Сайпана, загробным голосом проговорил маркиз. — Я поверг к стопам божественного императора заверения об изменении состава вашего кабинета… Он дал свое высочайшее согласие, — заключил маркиз.

Генерал раскланялся и с тяжелым предчувствием вышел от Кидо.

На Императорской площади в машину ворвалась громкая взволнованная речь. Императорская штаб-квартира передавала сообщение, что доблестный гарнизон острова Сайпан полностью погиб. В этом сообщении премьер прочел свою участь.

В резиденции его ожидал возвратившийся полковник. По выражению лица Тодзио понял ответ Ионаи. Ничего не спрашивая, он прошел к себе. Ему осталось либо немедленно поднять гарнизон столицы и уничтожить своих противников, либо сложить с себя полномочия.

— Пока зеркало моей души не затуманено вашим гнилым дыханием, до тех пор все хорошо! — прошептал он, останавливая взгляд на самурайском мече.

Еще командиром полка токийской дивизии он принял этот меч от отца. Пятнадцать лет он служил ему символом самурайской чести и теперь должен был служить для этого.

— Я должен уйти, такова воля неба… — проговорил Тодзио.

Он оставался спокоен и тверд. Поцеловав меч, опустился на колени лицом к дворцу его величества божественного императора страны, которой он служил честью, разумом и верой двадцать пять лет. На востоке всходило солнце…

Но ему помешал бесшумно, точно привидение, появившийся адъютант. Его лицо было бледно, глаза смотрели умоляюще на генерала.

— Взгляни в свое сердце, в котором живет божество, указывающее тебе и повелевающее тобою, — прошептал он слова учения шинтоизма, опустившись на колени рядом с генералом.

Тодзио вознегодовал, его глаза метнули молнии, но в следующее мгновенье он поднялся и поднял полковника. Бросив меч на постель, он прошел в кабинет.

— Пригласи министров, — распорядился он и опустился в кресло.

Он слишком долго молчал, чтобы успокоить себя. Когда в кабинет вошли министры, Тодзио резко встал.

— Прошу подать в отставку, — объявил он и, не выдержав, выкрикнул: — Киси, предатель ты и Кидо…

Позади послышались твердые, быстрые шаги. Тодзио вздрогнул и резко обернулся. Перед ним стоял генерал Умедзу.

— Правительство Койсо ушло в отставку! — объявил он.

Тодзио резко шагнул к нему. В его глазах сверкнула решительность.

— Но… — сейчас же остановил его Умедзу. — Император утвердил уже премьер-министром адмирала Судзуки. Военным министром назначен генерал Анами.

— Ты? — коротко спросил Тодзио.

— Остаюсь начальником генерального штаба, — ответил Умедзу.

Тодзио безвольно опустился в кресло.

— Но империя будет продолжать войну на Тихом океане, — заверил Умедзу, — И будет воевать с Россией… Скоро будет…

* * *

Генерал Кислицын последнее время чувствовал себя угнетенно. В свое время он получил три ранения и теперь частенько, особенно в ненастье, прежде чем оставить постель, долго кряхтел и болезненно морщился, по теперь его донимали не только физические недуги, но и душевное смятение.

Стремительное продвижение советских войск на всех фронтах, потеря Германией не только инициативы, но и огромной территории, наконец, второй фронт совершенно обескуражили генерала. И хотя поражение немецкой армии уже не являлось секретом даже для обывателей, Кислицын не хотел в это верить. В разговорах он с хитрецой усмехался, щурил водянистые навыкате глаза и многозначительно покачивал головой. Ему казалось, что в катастрофическом отступлении гитлеровских войск скрыт какой-то гениальный военный маневр. Еще день, другой и ставка Адольфа Гитлера изумит мир, но время. шло, слухи доходили все более мрачные, а чудо не свершалось.

За все военные «грехи» Германии Кислицын винил в первую очередь Америку и Англию. Иногда ему даже казалось, что Рузвельт и Черчилль спятили с ума. Сжимая пухлые кулаки, он яростно шептал: «Предатели! Снюхались в Ялте? Я бы вам показал Крым!»

Еще больше