— Вот я вас и определил! — довольно объявил Петр. — Вон скорая помощь стоит из госпиталя, она вас довезет прямо к месту. Да вы не торопитесь, она еще не уходит. Дрезину ожидает. Знакомую встретил: медсестра около машины. Ее зовут Клава Огурцова.

— Благодарю, Петя! — подала руку Зина.

Около машины она увидела военврача и медсестру. Они о чем-то разговаривали между собой.

— Здравствуйте, товарищ капитан медицинской службы! — старательно приветствовала военврача Зина. — Прибыла во фронтовой госпиталь, а как добраться — не знаю.

— Это за вас хлопотал артиллерист? — спросила медсестра, критически осматривая Зину.

— Да. Моя фамилия Савельева!

— Случайно не дочь генерал-лейтенанта Савельева? — поинтересовался военврач.

Зина, словно уличенная в чем-то нехорошем, покраснела.

— Савельевы — фамилия распространенная, — уклончиво ответила она и вдруг рассмеялась. — Обычно при первой встрече спрашивают: где учились, или где работали, или специальность. А если у человека фамилия какого-нибудь, хотя бы маленького авторитета, его встречают: не ваш?

— Это верно! — рассмеялся и военврач. — Давайте-ка, старшина Савельева, ваш чемоданчик, я поставлю его в машину, а вы пока знакомьтесь со своим коллегой, — указал он на медсестру.

— Клавдия Огурцова, — отозвалась та.

— Вы давно уже служите? Трудно? — как обычно пылко спросила Зина.

— Да кому как, — неохотно ответила Огурцова. — Где я ее видела? — подумала Клавдия, всматриваясь в лицо. — И эта родинка, и глаза…

А Зина вспомнила, что раз или два встречала Клавдию в Сабурово с каким-то офицером, но не сочла нужным об этом говорить.

В Сабурово Варов приехал дневным поездом. На станции его встретил Федорчук.

* * *

После госпиталя Петр по просьбе Бурлова был зачислен в школу разведчиков. Все зачеты он сдал с отличием и удостоился звания старшины.

За это время Варов окреп, посвежел и даже поправился. Думал, забылось все. Нет, не забылось. Многое напоминали близость границы и обманчивая тишина тайги.

— Не горюй, Петро! — улыбался Федорчук. — Теперь подлечився, подучився! Пока старшиной побудешь в батарее, — Денисович старался развеять грустные мысли Петра.

— А вы куда? — удивился Варов.

— В гору попер Петя: старшина дивизиона, о! — довольно отозвался Кондрат Денисович.

— Мне бы поближе к японцам, — задумчиво проговорил Варов.

В его глазах вспыхнуло что-то жестокое и затаенное. Даже Федорчук оробел и, крутнув головой, проговорил:

— Страшный ты стал, Петро!

— Нет, Денисович! Для людей я не страшный, — уже мягко возразил Петр.

От его голоса и почти детской улыбки хорошо и спокойно стало на душе у Федорчука.

В батарее первой они встретили Соню Давыдову. Бросив косой взгляд на зардевшееся лицо Варова, Федорчук нахмурился.

— Ще одна беда не обошла Петра Варова, — подумал Денисович. — Случится же так человеку!

— Мени нужно спешить: скоро наряд построят на инструктаж, — заторопился он, ответив на приветствие Давыдовой. — Расскажешь новости и явишься к заместителю по политической части, — добавил уже издали.

Взглянув на Соню, Варов изумился. Ее лицо отсвечивало желтизной, когда-то задорные глаза сейчас смотрели грустно, казалось, она постарела.

— Соня, ты болела?

— Нет, Петя. Просто так, — уклончиво ответила Давыдова, слабо улыбаясь.

— Говори, — Соня, говори! Что случилось? — умоляюще воскликнул Варов.

— Да, ничего, Петя Не знаю… С папой очень плохо. Он не пишет об этом, но я знаю, — Соня низко наклонила голову, на глаза навернулись слезы. — Иди, Петя, иди… Потом поговорим…

Когда Варов вошел в блиндаж Бурлова, Федорчук был уже там.

— О, от и сам вин! — довольно проговорил Денисович. — Козак хоть куда!

— Здравствуй, Петр! — поднялся навстречу Бурлов. Он подошел к Варову и, взяв за плечи, повернул к свету. — Дай-ка я на вас взгляну, какой вы стали?

— Здоров, как слон, товарищ капитан! А товарищ старшина прочит в тыловики.

— Не в тыловики, а на строевую штатную должность и то временно, — недовольно отозвался Федорчук.

— Я понимаю, товарищ старшина, хорошо понимаю. Но я разведчик и мое место на передовой.

— Служба, Петр, почетна на любой должности, — заметил Бурлов. — Да и граница сейчас не та: тихая, спокойная. А вам придется, очевидно, принимать комсомольские дела у Давыдовой, — заметил. Бурлов.

— Почему? — быстро спросил Варов.

— Я получил ходатайство от местных властей из Надеждинской о ее демобилизации, — пояснил Бурлов. — Слово за ней. Как думаете, согласится Соня демобилизоваться? — обратился он к Варову.

— Не знаю. Ее нужно спросить, — глухо отозвался Варов.

— Какое, Денисович, ваше мнение? — обратился Бурлов к Федорчуку.

— Зараз доложу, — отозвался тот.

— А вы не докладывайте, а выкладывайте, что на душе есть.

— Думка такая, товарищ капитан. В прошлом году, когда узнали, что ее отец стал инвалидом и капитан Рощин предлагал составить ходатайство и демобилизовать, вона отказалась. Колы капитан согласился с ней, вона ходыла весела, розовая. Значит, на пользу! Зараз осунулась: горе давыть. Товарищ лейтенант Новожилов узнавал у товарища младшего лейтенанта Сергеевой, как она? По ночам плаче. Дило погано! Раз просят демобилизовать, хай едет до дому. Яка у нее буде служба?

Давыдова вошла в блиндаж несмело.

— Здравствуйте, товарищ Давыдова. Садитесь. Разговор длинный, — проговорил Федор Ильич, усаживая Соню. — Я получил отношение из Тавричанского райкома партии с ходатайством демобилизовать вас. — Заметив ее испуганный умоляющий взгляд, Бурлов быстро добавил: — Они не настаивают, а ходатайствуют, и больше ничего. Так что из этого никаких выводов заключений делать не нужно. Подумай, Соня, хорошенько и скажи свое решение.

…Давыдову провожали всем дивизионом. И хотя этого ждали, разведчики с грустью прощались с ней. Соня крепилась и даже пыталась шутить.

Накануне ее отъезда состоялось комсомольское собрание, и по предложению Бурлова секретарем был избран Варов.

4

После трагического знакомства с тюрьмой отряда Семьсот тридцать один майор Танака находился в довольно тяжелом состоянии. Нервное потрясение прогрессировало, и врачи направили его в Токио на излечение и отдых.

В столице уже через месяц у Танака исчезли судорожные подергивания, полностью восстановилась речь, врачи разрешили прогулки. Когда же в газете «Иомиури-Хоти» появилось несколько строк о доблести майора при отражении нападения русских, а вслед За этим военный министр наградил его орденом «Восходящего солнца» четвертой степени, Танака почувствовал себя превосходно.

Танака-отец дал понять сыну, что возможностей для победы империя не имеет. С холодной беспристрастностью он сообщил, что судостроительная и сталелитейная промышленности находятся в жалком состоянии, запасы угля и минерального сырья — ничтожны, а изобретенные деревянные паровозы, бамбуковые вагоны, каучуковые пароходы вряд ли способны изменить военное положение. Недостаточно для этого и одной изощренности полководцев, стойкости армии. Майор Танака понял, что благополучие династии и судьбу империи могут спасти только люди независимых действий, повелевающие правительством, армией, политикой — дзайбацу. А все эти Киоси, Маедо, Хасимото, Исии служат и погибают