Шрифт:
Закладка:
В особняке Кислицына первым встретил его Долгополов. Князь тоже выглядел, мрачно, даже меланхолично.
— Мерзкая погода, светлейший, — бросил Ермилов, передавая подоспевшему казаку, выряженному в белую черкеску, фуражку и перчатки. — Душу тревожит. В такую погоду хочется выть волком. Превосходительнейший в кабинете?
Долгополов отрицательно мотнул головой и, оглянувшись, шепнул:
— Приступ психастении после встречи с генералом Умедзу.
— И ты, князь, не соизволил предупредить эту затею? — недовольно заметил полковник, — Японцы и так обозлены. Зачем их дразнить всякими химерами?.. Черт знает, что там эта старая рухлядь нагородила? Ему подыхать, а нам еще жить с ними.
Долгополов пожал плечами.
— Он подрядчик, а мы подручные.
— Тоже меланхолик, — рассердился, Ермилов. Не стреляться ли снова задумал? — насмешливо спросил он.
— Нет, стреляться я не буду, — после большой паузы ответил Долгополов. — Кишка тонка у нас для этого. Кормлюсь и ладно. А откажут, тогда на Натали Карцевой женюсь…
— Н-а Натали?.. Ты же знаешь что японцы паслись на этом поле.
Выйдя замуж, она очистится от грехов. Ничего не поделаешь… — усмехнулся князь. — Зато мне кусок хлеба обеспечен. Если бы у меня было тысчонок сто долларов, укатил бы я от вас к дьяволу, в Америку, — мечтательно добавил он. — Да… Начальник военной миссии приказал сказаться, как только, появишься.
Не снимая шинели, Ермилов направился в комнату начальника охраны главкома к телефону.
— Я буду у Вероники — крикнул ему вслед Долгополов.
Тураеву князь нашел в библиотеке, в ярком японском хаори и узких облегающих брюках. Скучно сидя у книжного шкафа, Вероника вынимала одну за другой толстые и тонкие книги и небрежно полистав, бросала в сторону. При входе Долгополова она даже не оглянулась. Князь поцеловал ее в открытую шею. Тураева медленно подняла лицо и улыбнулась.
— Что за нежности, князь! Каким ветром вас занесло?
Скучающим.
— Вроде бы? А Натали Карцева?
Сердцу не прикажешь, — прошептал князь, обнимая Веронику.
— Вроде бы? — засмеялась та, не уклоняясь.
Услышав тяжелые шаркающие шаги за дверью, она медленно освободилась из объятий и погрозила князю: — Ты редкий, но беспокойный, визитер.
— Зов сердца, ответил Долгополов, также прислушиваясь к шагам. «Кажется, старик поднялся?» — подумал он.
Но к великому удивлению обоих, в комнату медленно вошел Ермилов. Он был все так же в шинели, без фуражки. Скользнув отсутствующим взглядом по библиотеке, полковник тяжело опустился на диван. Вероника вначале подумала, что Ермилов пьян. Но, всмотревшись в бледное, холодное лицо, поняла, что ошиблась. «Значит Маедо. Очевидно обошелся только им», — подумала она, предусмотрительно отходя к дверям.
— Что случилось? — тревожно спросил Долгополов. Ермилов молчал.
Полковник! — выкрикнул Долгополов, — Я вас спрашиваю, что случилось?
— Я обвинен в шпионаже против Японии. К четырем часам мне велено явиться в жандармерию. После этого срока — считаюсь вне закона.
— Что же здесь особенного? — неестественно рассмеялся Долгополов. — Объяснишь…
— Особенного ничего, — перебил его Ермилов. — В лучшем случае — пытка и смерть, в худшем — лагерь «Хогоин», унижения, пытка и смерть.
— Что за сумасбродство? У них не может быть никаких улик, — Неуверенно возразил Долгополов!
— Они в них и не нуждаются, мой друг. Меня просто поставили в известность, что я большевистский агент и через час должен назвать все связи и явки, — пояснил Ермилов глухим безжизненным голосом.
— А-а… А меня не спрашивали? — пробормотал князь помертвевшими губами.
— На тебя ничего не донесено… Ну что же, будем жить эти сорок минут? Прикажите, Вероника, водки за упокой души.
Тураева быстро вышла.
— Это ведь несерьезно. Не может, быть, чтобы они вот так начали с нами расправляться! — истерически закричал Долгополов. — В крайности, нужно бежать, скрыться!
— Глупо думать, что тебе или мне можно скрыться, князь ты мой прекрасный! — отозвался Ермилов.
— Неправда. Переодеться, загримироваться… Наконец, здесь они не посмеют обыскивать…
— Они и не станут этого делать: старик сам выдаст меня, — обозлился полковник. — Нам чужда гуманность. Наш удел — пресмыкаться.
Появившийся слуга поставил на стол поднос и принялся расставлять приборы.
— Иди! — сердито бросил князь.
Привыкший ко всему, слуга поклонился и исчез. Ермилов взял с подноса бутылку с водкой, налил полный стакан и осушил его залпом?
— Вот он — огонь, которым мы почти четверть века подогревали свою страшную ненависть. К кому? К большевикам? — Ермилов, сморщившись, тряс головой. — Мы убивали людей и говорили, что убиваем большевиков. Мы травили детей и говорили, что травим большевиков. Мы взрывали мосты, туннели, поезда и говорили, что взрываем большевиков. И мы знали, что большевиков — три-четыре миллиона, а людей в России — двести миллионов. Мы. — русские? — он неестественно хохотнул. — Мы — русские! Мы из-под русских… Большеротые жадные кукушонки, выброшенные из гнезда.
Долгополову стало жутко. «Бежать… бежать… Только бы деньги! Только бы…» — в отчаянии думал он.
— Принеси, князь, еще… одну бутылку… последнюю, — взглянув на часы, вяло попросил Ермилов совершенно трезвым голосом.
Долгополов кивнул и вышел. Не успел он отойти от дверей, как сзади раздался выстрел:
8
Затишье на границе наступило как-то сразу. Японцы вдруг притихли, потом исчезли в одну ночь. Пограничная полоса опустела, снежная пелена лежала на ней непривычно свежей, нетронутой. Но Рощин боялся верить, что враг отступил, а не притаился. Он все так же заставлял разведчиков сутками не спускать глаз с «мертвой» полосы, был строг ко всем упущениям бойцов.
Как-то осматривая хозяйство вычислителей, Рощин расслышал вдруг, в приборе еле различимые захлебывающиеся звуки.
— Кто проверял прибор? Когда? — беспокойно спросил капитан.
— Вчера, командир взвода, — прибористка испуганно встала.
— Я не проверяла вчера, — смущенно возразила Валя. — Последний раз проверяла десятого.
— Сегодня шестнадцатое. Шесть дней. Промежуток небольшой… А вы зачем докладываете неправду? — обратился Рощин к прибористке.
— Я думала, что товарищ младший лейтенант проверяла, — шепотом ответила та и неожиданно расплакалась. — Я думала — для младшего лейтенанта лучше будет.
— Своеобразное понимание товарищеской взаимовыручки, — рассердился Рощин.
Валя села к аппарату. Результат проверки испугал ее: прибор давал большую ошибку. Контрольная запись последней ревизии показывала, что аппарат тогда был в порядке.
«Что случилось?» — мучительно думала Валя, ловя на себе чужой, осуждающий взгляд Рощина.
Торопливо отдав девушкам необходимые распоряжения, она вышла из каземата, забралась в крытую машину и дала волю слезам. Прикусив до боли нижнюю губу, Валя часто всхлипывала и быстро, словно боясь постороннего взгляда, вытирала глаза. Как могло случиться, что прибор стал врать? Этого не могло произойти без причины. Значит, неосторожность?.. Всего несколько дней назад прибор был верен. И вот тебе! Сколько дней
