– Последнее, что помню, – Кучумов на заднее сиденье загрузил, – признался он уныло. – Он-то сам как?

– Пока жив.

В палату заглянул Моргачёв.

– Ещё наговоритесь, – деликатно прервал он визит. – Завтра в отдельную палату переведём.

Клыш поднялся. Показал исподтишка пачку «Столичных». Сунул под матрас. – Чего принести?

Оська помялся.

– Ты это… – промямлил он. – Светку, если увидишь… Так, вроде ненароком…

Клыш отвернулся, чтоб не выдать недоброй усмешки, – Светка уж с неделю не показывалась на людях. Несколько дней назад её видели выходящей из вендиспансера.

В сущности, как следователю визит в больницу не дал Клышу никакой новой информации. Оська момент аварии вовсе не видел, водитель Кучумов находился в коме. И сколько в коме пробудет? Сутки – трое – семеро? Да и не уйдет ли вообще к Верхним людям?

Прощаясь, Клыш показал Моргачёву на палату, в которую положили водителя.

– Если очухается, сообщу, – с сомнением пообещал тот.

Снизу донёсся топот, – по парадной лестнице в валенках, не сняв шинели, через ступеньку поспешал запыхавшийся лейтенант Муравей. Моргачёв нахмурился:

– Эй, литер! Куда без халата?!

Он преградил путь. Но Муравей уже увидел Клыша.

– Едва успели оформить! – с сапом выдохнул он. Показал, что надо отдышаться. – Так что с дружком?

– Жив, по счастью! Спасибо тебе, Лёха… Так почему, говоришь, едва успели оформить?

– А потому. Что наперёд знал, то и случилось. Понаехало видимо-невидимо. Прокурор области с начальником УВД, обкомы-горкомы. Как услышали про Земского, уж и не до работы. Гутенко едва успел протокол осмотра накидать, а после вовсе на вытяжку стоял. Хуже нет, когда начальство. Хорошо хоть ключевую записку напоследок ему сунул.

Муравей выжидающе замолчал. От самодовольства щёки аж раздулись. Он в нетерпении ждал наводящего вопроса.

– Так что за ключевая записка? – подыграл ему Клыш.

– А номер телефона очевидца. Лёшка зря асфальт не топчет. Уж не хуже вас, следопутов, знаю, чего искать надо.

– Ну?! – уже не наигранно вскрикнул Клыш.

– А гну! Там за фурой ещё жигулёнок из Гомеля кандыбал. На его глазах всё и произошло.

Точнёхонько как я вычислил. Фуру на льду замотало и потащило на встречку, прям в лоб на комбинатовскую «Волгу». Та, само собой, вправо и – в кювет. А фура вывернулась опять на свою и уж там на бок легла. Выходит, сто пудов – дальнобойщиков вина. Свидетель говорит, что сам еле-еле увернул, чтоб фуре в жопу не влететь. Несло, будто на катке.

– Допросил?!

– Когда? Говорю ж, – понаехали. Только и успел Гутенке в карман сунуть данные жигулёнка. А самому свидетелю велел на месте ждать, пока не допросят. Следом – подъехали из ихней фирмы. Тут же наш Окатов. Понагнали технику, фуру подняли, покидали из косметики, что осталось. У них в городе филиал какой-то. Они ж, оказывается, косметику к нам везли, в кооператив… как бишь его?

– А ты зачем в больницу приехал? – сообразил, наконец, спросить Клыш. – Следователь – Гутенко. Он оформлял. Он и дело возбудит. Ко мне-то зачем приехал?

– Так поделиться.

– В лапу, что ли, дали? – пошутил Данька.

– Отчего в лапу? – Муравей обиделся. – Я взяток не беру. Косметики напихали, аж багажник провонял… Половина, считай, твоя… В райотдел подвезти?

– Лучше к Дому шёлка. Придётся сообщить вдове покойника.

И от того, что впервые назвал искрящего вечно, неугомонного дядю Толечку покойником, а тётю Тамарочку непривычным, горьким словом вдова, возникло у Даньки ощущение, что тем самым он самолично расколол время. Отколол милое детство от нынешнего: смутного, бурлящего.

Семён Башлыков, бывший начальник отдела капстроительства объединения «Химволокно», торопился по трассе на своих «навороченных» «Жигулях» третьей модели. Обезьянка на лобовом стекле моталась взад-вперёд. Казалось, содрогается от страха. Семён и сам боялся. Дорога скользкая, покрытая льдом, так что гнать напропалую было бы самоубийством, но всюду, где появлялась возможность, Башлыков прибавлял газу. Он мчался навстречу переменам в судьбе.

Изгнанный Земским с комбината, Семён перебрался в Клин на невидную должность начальника инвентарного цеха. Но, оставаясь общительным остроумцем, востребованным в любой компании, прежних связей с комбинатовскими приятелями не растерял. Легко приобретал он и новых друзей. И не только в Союзе. Будучи в командировке в Хельсинки сошёлся с директором местного завода по производству косметики. Даже, крепко попарившись, «забились» на создание совместного предприятия. Единственным условием финна было, чтоб участником с советской стороны был кто-то, вхожий во власть. Это совпадало с планами самого Башлыкова. Потому он подъехал к Девятьярову, прежнему однокурснику, ныне – первому секретарю обкома комсомола, и договорился о вхождении в совместное предприятие с советской стороны комсомольского НТТМ. Правда, при детальном изучении выяснилось, что среди близких к НТТМ лиц не кто иной, как «криминальный авторитет» Лапин, что могло отпугнуть осторожных финнов. Впрочем, по документам это не просматривалось, да и Лапа при ближайшем знакомстве оказался человеком вменяемым, – сам охотно держался в тени. Зато любой вопрос через него решался быстро и без проволочек.

СП оказалось не сверхприбыльным, но вполне успешным. Поставляемая косметика в условиях дефицита расхватывалась в драку. Вот только увеличить поставки маленькому заводику было не по силам.

Вскоре Башлыков, вникнув в уставные документы, узнал, что завод является крохотной частичкой транснациональной химической империи ACNA, принадлежащей одному из богатейших итальянских бизнесменов – Алехандро Аньери. Получив в наследство скромную фабрику, Аньери переоборудовал её под производство красителей и со временем стал первым итальянским производителем синтетических красителей для тканей. Башлыков от имени СП принялся донимать Аньери предложениями о сотрудничестве. Писал письма, посылал факсы, пытался дозвониться, – всё сбрасывалось на уровне секретариата. Да и сам Семён, хоть и надувал в письмах щёки, фонтанировал проектами, понимал, что предложений уровня международной корпорации у него нет и быть не может. Приходилось довольствоваться доходами от торговли косметикой. Впрочем, и этого можно было лишиться. Не раз и не два до него доводили недовольство «хозяина» созданным без его санкции «мелким» предприятием.

Всё изменилось в одночасье. Сегодня. Башлыкову прямо на работу позвонил партнёр из Хельсинки. Насмерть перепуганный финн предупредил, что в Клин уже дозванивается сам хозяин концерна господин Аньери. После чего разъединился, даже толком не объяснившись.

Впрочем, Башлыков и без того не сомневался, что речь пойдет о расторжении договора.

В этот день ожидалась очередная фура с косметикой, которую Башлыков намеревался раскидать по мелкооптовым точкам. По сведениям, фуру сопровождал менеджер компании, вероятно, с полномочиями на расторжение договора. Потому к телефону Семён подошёл с неохотой. Дозвонилась русскоязычная референтша. С её слов, несколько часов назад на шоссе Москва – Ленинград фура с косметикой попала в аварию. После чего она передала вторую трубку самому владельцу концерна. Это было удивительно. Ещё удивительней, что голос г-на Аньери звучал чрезвычайно взволнованно. Не сразу, с ужимками, но всё-таки он сообщил, что фуру сопровождал не кто иной, как его сын и наследник, и, больше того, – Аньери поколебался, но деваться, видно, было некуда,