– Кто?! Эк, гляжу, страху на тебя нагнали, – Земский демонстративно расхохотался.

– Те же самые, ушлые. Ты закон о кооперации внимательно читал?

– Ну, читал.

– А я без «ну». Штудировал. С дополнениями и приложениями. И в нем прописано «Создание кооперативов при предприятиях».

– И что с того?

– Да то, что весь смысл искажён. Кооперативы – задуманы как конкуренция государственному сектору. А если их при предприятиях создавать да включать в цепочку как посредника, – все оборотные средства там и осядут. Вымоют деньги начисто.

– Опять сказки рассказываешь, – Земский набычился.

– А вот и не сказки! – вклинился Алька. – Мне самому на днях ухарь один с писчебумажной фабрики предложил заключить договор, чтоб сырьё будто через моё НТТМ поступало. А разницу «пилить».

– Эва куда двинулось! – Земский озадаченно огладил лысину. Шлёпнул с силой. – Только мы-то не писчебумажная шарага. Кто позволит могучие предприятия на виду всей страны разворовать? Завтра же пересажают!

– Это пока все сажающие на одной стороне, – возразил Мещерский.

– Да я за комбинат глотку перегрызу! – взревел Земский. Тамара, знающая мужа лучше других, выхватила у неспешного гостя бутылку и быстро разлила коньяк по рюмкам. Всунула в руку:

– Остынь! Вечно ты, прежде чем вникнуть, с полоборота…

Щёлкнула входная дверь. Перестук каблучков. В комнату впорхнула Марьяна Викторовна, в облегающем бархатном платье с глубоким декольте, прикрытым сверкающими украшениями. На шпилечке. Свежая. Благоухающая ароматом «Дзинтарса». Раскрасневшаяся от сознания собственной неотразимости.

– Марьянка! Ах, хороша! На диво хороша! Прям молодка! – всплеснула руками Тамара. Потянулась с поцелуем, демонстративно убрав руки. – Только с кухни. Так что не дотрагиваюсь, чтоб такую красоту не исподлючить.

Подошёл поздороваться Земский. С удовольствием чмокнул в щечку:

– Марьяна коса – дивная краса. Ты нам насчёт возраста раньше не врала? Да тебе и сейчас – будто только с выпускного бала. Алька! Это точно твоя мать?.. А ну-ка, крутнись!

Счастливая Марьяна Викторовна изобразила танцевальный поворот.

Алька, редко видящий мать столь беззаботной, смотрел во все глаза.

Марьяна заметила, наконец, незнакомца, медленно к ней направившегося.

– А это знаменитый по городу Колдун, – представил того Земский. – Он же граф Мещерский. Граф, кстати, всамделишный. А Колдун, потому что десяток раз пытались посадить, а он всё меж пальцев ускользает.

– Миша с утра в Генпрокуратуре на каком-то межобластном совещании, – произнесла Марьяна Викторовна, догадавшись, что просьба к прокурору зайти как раз и связана с этим гостем.

Мещерский подошёл к ручке, скользнул взглядом по шейке, по украшению. Внезапно отпрянул. Лицо сделалось озадаченно-беспомощным.

– Что, Ваше сиятельство, помертвел? – заметил Земский. – Марьяна-коса – дивная краса с ног сбила или ожерелья такой красоты не видел?

– Видел. Но давно, – не своим, просевшим голосом ответил Мещерский. Он всё не отрывал глаз. – Только это не ожерелье – колье. Это ведь знаменитая «Скифия». Не ошибаюсь?

– В первый раз слышу, – с лёгким удивлением ответила Марьяна Викторовна. – Наверняка знаю только, кто подарил. Муж любящий.

Она подмигнула сыну.

– Бутоны из бриллиантов крепятся на платиновой основе, – Мещерский всё не отводил глаз от колье. – Это так называемый большой гарнитур: серьги, браслет, кольцо…

– Может быть, – несколько принуждённо ответила Марьяна Викторовна. – Но я ношу то, что получила в подарок. Что было изначально, то на мне.

– Таких колье на весь свет десяток, – глухим голосом сообщил Мещерский. – У них общая особенность: подвеска из чёрного жемчуга в форме капли.

Он всё силился разглядеть камень, завернувшийся под бархат.

– А здесь тёмно-синий! – Марьяна Викторовна, несколько раздражённая, потянула колье вверх. Обнажился нижний, самый крупный камень – насыщенного синего цвета. – Выходит, ненастоящее… И Бог-то с ним. Зато муж настоящий!..

– Да что это с Вами?! – выкрикнула Тамара. Она уж давно беспокойно присматривалась к посеревшему гостю.

Мещерский в самом деле сделался словно не в себе. Попятился на ослабших ногах, принялся опускаться. Сел бы на пол, если б Земский быстро не подставил под него стул.

– Эк Вас хватило, Ваше сиятельство! – с озадаченным видом произнёс он. Счёл нужным разрядить обстановку. – Граф у нас изысканный ценитель. С его мнением, знаю, московские ювелиры считаются… Все разъяснения получил или надо объяснить, почему тёмно-синий, а не серо-бурмалиновый? – он расхохотался ненатурально.

– Итак знаю, – ответил Мещерский. – Чёрный я расколол в три года. Молоток первый раз в руки попал, ну и… Пришлось отцу заказывать другой камень.

Он отёр взмокший лоб:

– Надо же. Вообще-то я не потею.

Воцарилось тревожное молчание.

– То есть Вы хотите сказать, что это колье – ваше? – пролепетала Марьяна Викторовна.

– Там сзади зажим, – припомнил Мещерский. – Если через лупу – видны буквы.

– Разглядывала, и не раз. ФМ. Полагала, это клеймо ювелира.

– Феоктист Мещерский. Мой отец. Пометил драгоценности перед репатриацией в СССР. Их потом все отобрали при обыске. Вот ведь какой круговорот вещей в природе.

Он жалко, уголком губ улыбнулся.

Марьяна Викторовна, путаясь, судорожными движениями принялась расстёгивать колье. Алька кинулся на помощь.

– Нет, нет! Это ваше, – вскрикнул Мещерский. – За сорок лет через сорок рук, должно, прошло. Какие тут претензии?.. Жаль, мама не дожила. Она до последних дней была уверена, что… Выходит, была права.

– Что украл следователь? – стиснутым голосом произнесла Марьяна Викторовна.

– В описи-то их не оказалось. Я запросы делал. Потом, если б официально, через государство… Гарнитуры-то считанные. Да и перстни заметные, броши. Одна – из дома Романовых. Где-нибудь да всплыло бы. В музее ли, на аукционе. Я отслеживал. Ничего! Мама считала, что из-за них нас и посадили. До самой смерти себя корила. Понимаете, мама всегда была чрезмерно… открытая. При досмотре назвала подлинную стоимость (по оценке парижского ювелира)… и к вечеру нас всех арестовали. Если допустить, что цель на самом деле – присвоить драгоценности, тогда и арест логичен. Чтоб следов не осталось.

Земский налил рюмку коньяка. Протянул гостю. Тот, при общем молчании, проливая, выпил. Острый кадык бегал вверх-вниз.

Земский глянул вопросительно на Марьяну Викторовну.

Марьяна кивнула, соглашаясь. Спохватившись, показала глазами на сына.

– Алька! – попросил Земский. – Ты бы сходил домой. Мало ли, – отец позвонит.

Алька набычился:

– Ага, как же! Совсем меня за болвана в преферансе держите. Никуда не пойду.

Расставил ноги, словно на палубе, в ожидании волны. Крепко охватил за плечи ослабевшую мать.

Ошарашенная Тамара впилась пальцами в спинку кресла:

– Да чего уж в самом деле? Не так, так по-другому узнает.

Кивнула мужу.

Земский прокашлялся.

– Фамилию следователя не припомнишь?… – выговорил он через силу.

– Вот уж вовеки не забыть… – Мещерский показал переломанные пальцы. Увидел перекосившиеся лица, распахнутые в ужасе глаза Альки, пресёкся. – О господи!.. Полагал, однофамильцы, – выдавил он.

Марьяна Викторовна обвисла, поползла вниз. Сын едва успел подхватить.

– В спальню, в спальню неси! У меня там нашатырь! – выкрикнула тётя Тамарочка. Побежала впереди.

Мещерский сидел, оглушённый. Потирая виски. Наконец, поднялся. Качнуло, так что пришлось ухватиться за спинку стула. Земский сделал движение поддержать.

– Ничего, ничего, – остановил его тот. – Это от внезапности. На воздухе отпустит… Пойду я, Фёдорович! Вот уж впрямь – нежданно-негаданно.

– Колье? – напомнил Земский.

Мещерский отмахнулся.

Спустя полчаса из спальни вышел