– Вроде, успокоилась, – сказал он. – Там тётя Тамарочка хлопочет. Кто ж отец-то, получается?

Земский разлил. Он всё искал слова успокоения.

– Ты уж взрослый, Алька. Иной раз и такое доводится пережить. Но всё-таки не один. Какие бы мысли в башке не вертелись, помни: мы все у тебя есть. Как были, так и есть. А ты у нас.

Он с тяжким выдохом выпил. Спохватился. Протянул колье.

– А вот Граф-то как раз один… Пустой ушёл. И как бы не в себе. Возьми такси, отвези. Успокой, если сможешь. Хотя… Будто гранату под ноги! Всех разом шибануло.

Проводив Альку, Земский вернулся к столу. Угрюмо налил себе полный фужер. Приподнял, будто чокаясь с лешим на шкафу.

Через какое-то время из спальни в сопровождении Тамары вышла серая, поблекшая Марьяна Викторовна. Её потряхивало.

– Остальное-то, про что граф рассказывал, видела? – припомнил Земский.

Марьяна мотнула головой.

– Должно быть, прогулял, – равнодушно предположила она. – Меж сорок пятым и нашей женитьбой много лет прошло… Другое видела. Как-то искала какую-то безделушку – в ящик его залезла, где наградные. А там в коробке – золотые коронки горкой. На некоторых будто следы грязи. Спросила откуда, буркнул, что вроде по делу. Вернуть надо. Теперь думаю, не из Литвы ли. Он там в конце сороковых был прикомандирован по делу «Батальона смерти» из полицаев. В том числе за ними – массовые казни евреев. Как раз золотые зубы вырывали.

– Вот ведь вурдалак! – ругнулась Тамара. – Всегда поражалась, как ты за него замуж пошла?

– У отчима растрату крупную вскрыли, – без выражения ответила Марьяна. – А этот следствие вёл. Влюбился в меня. Деньги отчиму тайком на погашение растраты дал. Говорил, будто собственные драгоценности распродал, что в наследство достались. Будто сам из купеческих. Теперь понятно, что за наследство. Да и насчёт растраты сомневаюсь, – не сам ли подстроил. Пришёл свататься, когда дело ещё не закрыто было. Мать с отчимом только что в ногах не валялись, уговаривали, чтоб пошла.

– Сторговали, стало быть, – буркнула Тамара.

– Томочка, ты-то хоть душу не рви! – Марьяна разрыдалась, забилась в истерике.

Принялись заново отпаивать. Пытались растормошить. Но Марьяна сидела, потерянная, безразличная.

– Как же ты дальше-то с ним? – осторожно спросила Тамара.

– А никак. Отговорила роща золотая… И для чего всё было?! – простонала она.

– Может, вам с Алькой к нам перебраться? – предложил Земский. – Места полно.

– Может быть, – Марьяна поднялась с нехорошей улыбкой. – Ну, пойду к себе.

– А то оставайся, – забеспокоилась Тамара. – Приедет, объясняться станете. А ты как не в себе.

– Когда-то да придётся.

Марьяна поколебалась:

– Толя! Дай мне телефон Олега, – просто сказала она.

Земский смешался. Беспомощно переглянулся с женой.

– Конечно, конечно… Только, Марьяша, он нынче за границей, торгпредом… Вместе с семьёй.

– С семьёй? – бесцветно повторила Марьяна.

– Сама знаешь, – заграница. Одиноких не выпускают.

– Конечно. Куда ж без семьи? – она горько засмеялась. – И здесь незадача!.. Ну! Засим.

– Я с тобой! – вскинулась Тамара.

– И объясняться при тебе будем? – Марьяна удержала её за плечи. – Спасибо вам. Но я уж сама!.. Прилягу пока. Может, удастся задремать.

Она быстро пошла к двери.

– Если что, сразу к нам! – крикнул вслед Земский.

Тамара глянула на поникшего, обессилевшего мужа.

– Ты-то как завтра поедешь?! Может, отложить?

– Нельзя. Там такие, как мы, на месяц расписаны, – усмехнулся Земский.

Но уехать в Министерство ни на следующий, ни в ближайшие дни у Земского не получилось. Под утро обнаружили мёртвую Марьяну Викторовну – по заключению врачей, не рассчитала дозу снотворного.

Обнаружил Алька. В пять утра вернулся он от Мещерского, заскочил к Земским, небрежно кинул поднявшемуся дяде Толечке колье: «Начисто отказался взять. Сказал – на память». Заспешил к матери. И едва не сразу с верхнего этажа донёсся его крик.

Всё совпало не к добру. Сын Алька засиделся до утра за тяжкой беседой у Колдуна. И, хоть переживал за мать, бросить Мещерского в потрясённом состоянии было совершенно невозможно. Передоверился Земским. Тамара отпустила Марьяну одну, чтоб не мешаться в объяснения жены с мужем, который должен был вот-вот приехать. А муж, как оказалось, из Москвы не вернулся. На сутки задержали в Генпрокуратуре, о чём поздно вечером сообщил жене. Когда она уж была дома в одиночестве.

Спустя сутки после похорон Михаил Дмитриевич спустился к соседям.

В бархатной пижаме, в домашних тапках с игривыми пумпонами, что подарила жена. Обрюзгший, с отвисшими мешками под больными бесцветными глазами. Плохо выбритый. Непричёсанный. С седыми волосиками, торчащими из ушей. Совершенно потерянный. Подозрительно оглядел обоих хозяев.

– Что происходит? – произнёс он. Голос, обычно низкий, чуть хрипловатый, звучал будто вдрызг расстроенная басовая струна. Михаил Дмитриевич прокашлялся. – Жена вдруг, ни с того ни с сего отравилась!

– Не рассчитала дозы, – напомнила Тамара.

– Какой ещё дозы?! – вспылил Михаил Дмитриевич. – Да она, если и пила снотворное, то таблетку-другую. А тут – доза! Сын! Когда общая беда, когда должны друг за друга!.. – он сплёл пальцы. – Шарахается, будто от нелюдя, и – вон из дома.

– И есть нелюдь! – не удержалась Тамара.

Михаил Дмитриевич вскинулся.

– Так и знал, что отсюда тянется… Говори! – потребовал он от Земского. Тот огладил крутую лысину.

– Ты такую фамилию – Мещерские – помнишь?.. Когда-то твои подследственные.

– Ну, положим, – нехотя припомнил Михаил Дмитриевич. – Много их перебывало.

– Графы. Возвращались из эмиграции. Сын – Алексей. Несовершеннолетний.

Лицо прокурора сделалось бурым.

– Хочешь спросить, сажал ли их? – яростно обратился он к Земскому. – Сажал. И ещё десять раз посадил бы.

– Как шпионов?

– Шпион – не шпион – то детали! Я за государство радел. На рубежах, так сказать, Родины. Знаешь, сколько их хлынуло тогда через границы?

– У Мещерских, напомню, было разрешение на въезд от советского консула в Париже.

– Плевать! У консулов своя работа, у нас своя! И свои были установки. И я их выполнял! – выкрикнул Поплагуев.

– Установка! – тяжко повторил Земский. – Какая? Семейное гнездо разорить? Отца, двадцать пять лет о Родине мечтавшего, – ликвидировали, жену – по зонам. Сына!.. Сына помнишь? Алексей. Малолетка. Ныне – приятель твоего Альки. Позавчера здесь в гостях был.

– Тогда понятно, – прохрипел Михаил Дмитриевич.

– Он после заключения в нашей области поселился.

– Не знал, – с досадой произнёс прокурор. – Представляю, что он здесь наговорил, сиротинка невинная.

Тамара заёрзала.

– Пальцы ему ты ломал?! – она вперилась в прокурора.

– Пальцы? Какие?.. Нет, конечно. На то люди были…

Михаил Дмитриевич вдруг ощерился.

– А вообще, по какому праву?! Что? Думаете, ущучили? Время такое было. Работали на износ. Себя не жалели! Засучив рукава, Родину защищали.

– Фальшивыми обвинениями?! – втиснулась Тамара. – Правильно Мещерский назвал тебя палачом.

– Я – палач? Я – Гулаг?! – вскричал жестоко уязвлённый Михаил Дмитриевич. – Вот уж наслушался вдосталь. Нельзя подходить к другой эпохе с теперешними требованиями. Я против всей страны?.. А доносы миллионами кто писал?! Поплагуев? НКВД? А кто в Киеве евреев-соседей в гестапо сдавал, лишь бы комнатёнку перехватить? Десятки лет бок о бок, всем делились, а вышел случай и – сдали! А кто от репрессированных отказывался? Подними сейчас архивы, и