Компрометация господина Аньери из-за досадной неприятности с сыном крайне повредит интересам Советского Союза на международной арене. Если только подобная информация просочится, в западной прессе поднимется такой оголтелый вой, что на выборах Аньери попросту уничтожат. А это решительно против интересов нашей Родины. Понимаете, какого уровня сошлись интересы? Давайте-ка вместе подумаем, что можно сделать?

– Что тут сделаешь? Два трупа, – буркнул Поплагуев. – До суда, раз такой коленкор, понятно, сажать не станем. Изберём подписку о невыезде. С судом, конечно, договоримся, чтоб поменьше дали. Ну и постараемся избежать преждевременной огласки. Хотя как её избежишь? Весь город бурлит…

– Но есть же у вас свои инструменты. Условное наказание или – ниже низшего предела, – припомнил Девятьяров.

Прокурор только крякнул, – буровит невесть что. «Ниже низшего». Весь комбинат, да что комбинат? Город жаждет возмездия за гибель Земского. А если спустить на тормозах, кто ответит?

– Понимаю, не просто, – вклинился в его думы Девятьяров. – Но и уровень ваш таков, что порой приходится принимать нестандартные решения. Повторяю, прокурор области – это не узкопрофильный специалист, а политическая фигура. Не каждому по силам соответствовать…

В интонации Девятьярова Поплагуев уловил едва прикрытую угрозу. Непроизвольно принялся выстукивать пальцами по столешнице. Вот уж, что называется, – меж молотом и наковальней. Михаил Дмитриевич за свою жизнь повидал многое и многих. С тех пор как перешёл на прокурорскую должность, старался закон, насколько возможно, не нарушать или, если уж иначе не выходило, – нарушать аккуратненько. Хватит, вдосталь отнарушался в молодости – опером, следователем. И то до сих пор эхо прилетает! Михаил Дмитриевич при воспоминании о самоубийстве жены заскрежетал зубами. Да и, упрямец по натуре, давления старый прокурор не терпел. Послать бы этих уговорщиков, кинуть быстренько итальяшку в каталажку и – за неделю-другую переправить дело в суд. Никто и опомниться не успеет, а оно уж закончено, ждёт приговора. Тем более вина чистая, не придерёшься.

Михаил Дмитриевич исподлобья скосился на собеседника. Тот ждал – жёсткий, цепкий.

А никто и не станет придираться. Дураков наказывать за соблюдение закона нет. Только и без того поводов убрать несговорчивого прокурора – выбирай не хочу, – просто открой сейф с жалобами. И что тогда? Семейная жизнь, которую так берёг, под слом пошла. Жена, пусть нелюбящая, неулыбчивая. Но любимая, при виде которой вечером теплом растекаешься. Просто дотронешься до плеча, и – будто все грехи за день отпущены. Отомстила! Сын вовсе к чужим людям перебрался. Волчонком держится. Только работа – от семи до одиннадцати – от тоски и спасает. Прояви принципиальность. И что взамен? Пенсионером в тапочках перед программой «Время»? На что решиться? Но два трупа. Даже не два. Водитель-то «Волги», говорят, тоже вот-вот…

Михаил Дмитриевич встрепенулся.

– Что-то появилось? – чутко угадал Девятьяров.

– Надо подумать.

– Подумайте, подумайте, Михаил Дмитриевич, самое время, – охотно согласился Девятьяров. – И как надумаете, звоните в любое время суток. А если найдёте кардинальное решение, – чтоб вовсе обойтись без суда, – цены вам, считайте, не будет. Кстати, а чегой-то Вы на такой должности и всё – старший советник? Давно генеральские лампасы положены.

Михаил Дмитриевич поморщился от неуклюжего намёка, тяжело поднялся, кивнул, прощаясь.

Прямо из приёмной обкома Поплагуев срочно вызвал в прокуратуру начальника Зарельсового РОВД Окатова, – одна нога здесь – другая там.

Окатов – Гутенко.

Едва начальник райотдела вернулся из облпрокуратуры, как следом в кабинет буквально ворвался Гутенко. С утра, всего-то за неполный рабочий день жизнь Вальдемара изменилась полностью.

Резонансное дело, вокруг которого кипели страсти, вовлекло его в самый центр водоворота.

В следствие Гутенко перешёл от безысходности. Оставался последний курс заочки в Высшей школе милиции. А это уже незаконченное высшее. Ловить в ОБХСС больше было нечего. Карьера не задалась. Проваленное агентурное дело «Колдун» ему поминали на всех совещаниях. И Гутенко задумал двухходовую комбинацию. Перейти в следствие. Через уголовные дела освоиться в процессуальных хитросплетениях и – черт с ней, со службой, – переметнуться в адвокаты. Спокойная, без завихрений жизнь и достойные «бабки».

Забыв про обиду, подошёл к Клышу, попросил взять стажёром. И Клыш, надо отдать должное, не отказал, натаскивал добросовестно. А Гутенко, помня, для чего всё затеял, старательно учился. Хоть и без азарта. Смышлёный по натуре, он быстро освоил нетрудные, одноэпизодные дела. Правда, сложные, неочевидные преступления ему не давались. Они требовали некабинетной работы, выездов на место, поисков следов, свидетелей, сложных экспертиз, очных ставок. А Вальдемара от всяких дел, не раскрытых в первые день-два, брала тоска, и он откладывал их в сейф, под спуд, чтобы по истечении прокурорского срока приостановить за неустановлением виновных. Черту эту быстро раскусили. Над Гутенко посмеивались. Начальник следствия стал кидать ему простенькие, чаще – венерические дела – «однодневки», что пачками присылали из вендиспансера. Вальдемар навострился так ловко и споро их оформлять, что даже выбился в передовики по числу законченных дел. А язвительный Клыш, в Гутенко совершенно разочаровавшийся, и вовсе окрестил его кличкой, тотчас прилипшей, – «трипперный следопут».

Внезапный выезд на место «смертоносной аварии» всё переменил. Сначала Гутенко, сказать по правде, струхнул. Погибли знаменитые люди, за которых – чуть не туда повернёшь – башку отвернут. А поди не ошибись: гололёд, пурга, заносящая следы; кто прав, кто виноват, – чёрт ногу сломит. Но – повезло, что на месте уже поджидал Лёшка Муравей. С его подсказки, всё оформили, зафиксировали, записали адреса… Так что, когда к посту ГАИ начало съезжаться разномастное начальство, Вальдемар уж вполне освоился и даже водил то одного, то другого за рукав по шоссе, авторитетно показывал, где именно и какие следы обнаружены, кто и почему виноват. Со скорбным лицом демонстрировал злосчастную сосну в кювете. Даже суровый областной прокурор Поплагуев потрепал по плечу: «А ты ничего, соображалка работает». В райотдел Гутенко вернулся с ворохом понятых, свидетелей. И активно принялся за допросы. Как только удалось разобраться в главном – «кто виноват» – дело перестало казаться таким неразрешимым.

Ему непрестанно звонили – то из УВД, то из исполкома, – уточняли, наводили справки. И Гутенко, не отрываясь от машинки, коротко и веско пояснял. Он вдруг оказался в центре внимания. И – на стремнине!

От звонков его оторвал срочный вызов к начальнику райотдела. Того как раз пригласили с докладом к облпрокурору.

Перед отъездом Окатов решил ещё раз, для верности уточнить детали.

– Может, мне с Вами? – подсуетился Вальдемар. – Тонкости какие на месте подсказать!..

Окатов отрубил:

– Понадобишься, вызову. А пока работай без устали. Чтоб к моему возвращению постановление на арест этого Аньери было подготовлено. Очные ставочки проведи без сучка!.. Чем плотнее Аньери этого обложишь, тем лучше… Чтоб ни лазейки… В общем, грамотно всё сделаешь, прогремишь. Совсем другая цена тебе будет.

На прощание вдруг подмигнул:

– Похоже, Гутенко, поймал ты с этим делом жар-птицу.

Обласканный