Немец комкал толстую, в мелкую крапинку ткань, и складки не сглаживались.

Аскольд, сопя, застегнул последнюю пуговицу. Бизнес сделан! Что ему еще надо? Пиджак, конечно, не люкс, из дешевых. Ну, пускай берет рубли в придачу.

Но немец и на этот раз отказался от денег. Он нагнулся, ущипнул брюки Аскольда, неопределенно хмыкнул, потом ухватил воротник его рубашки.

— У вас такой же самый рост, — тихо сказал немец и потянул воротник к себе.

Ишь чего! Кукиш! Поди-ка, достань, вторую такую гавайку! Аскольд вырвался.

— Тс-с-с! — прошипел немец.

Он повесил пиджак на крюк, проворно стянул с себя рубашку и развернул перед Аскольдом. Колыхаясь в тусклом свете запыленной лампочки, рубашка немца становилась то зеленой, то рыжей. Ого, с переливом! Аскольд смягчился. Что ж, коли так — ладно…

Все же он медлил. Жаль было расставаться с пальмами и парусами, отпечатанными хоть и на простом поплине, но не где-нибудь, а в Маниле.

— Быстро! — выдохнул немец.

Подпрыгивая на грязном полу, он сдергивал брюки. Тотчас запрыгал и Аскольд. Порыв ветра проник в уборную. Кольди судорожно схватил брюки немца.

— Быстро! — повторил тот.

— Йес, — машинально выдавил Аскольд. Колени его дрожали, от холода или от волнения. Хотелось поскорее убраться отсюда. На свежий воздух.

Они вышли вместе. Было по-прежнему тихо. Моряк ударил себя по ляжкам.

— Русский материал, — сказал он, крякнув. — Крепкий русский материал.

Луч фонаря коснулся его лица, и Аскольд заметил, что немец смеется. Но как-то странно смеется, беззвучно и совсем не весело.

А Кольди ликовал. Удачный бизнес наполнил его гордостью. С брюками немец обмишулился. Крепкий! Много он понимает! Были когда-то крепкие… За два года вытерлись, отслужили срок. А эти почти новые, кажется, а главное — модерн, без манжет.

— Гут! — произнес Аскольд, но никто не отозвался, Он поднял глаза. Моряк исчез.

И ладно! Черт с ним!

Сейчас Аскольд слишком занят собой, чтобы думать о чем-нибудь еще. На нем сейчас все-все иностранное. Эта зеленая куртка с молниями, — его куртка. От него пахнет незнакомым табаком. Надо было выманить у немца пачку сигарет. Как-то неудобно теперь курить «Беломор». Голова Аскольда кружится от ощущения острой, неожиданной перемены, наступившей в его жизни. В сущности, он уже не прежний Аскольд Ревякин, Он вроде моряк с заграничного парохода.

Правда, куртка немного широка в плечах, брюки висят сзади мешком, но это чепуха, мелочь. Бражка в Москве умрет, как увидит… Умрет и не встанет!

И ведь до чего ловко… Ни копейки не стоил бизнес. Аскольд распустил молнию на груди, нащупал в кармане бумажник; моряк сам отдал бумажник, вечное перо, ключи от квартиры. Аскольд обшарил все карманы. Нет, и своего не оставил. Аккуратный немец! Чего он испугался, однако?.. Взял да и смылся.

Стало чуточку тревожно. Аскольд в нерешительности поглядел на неоновую вывеску, пылавшую за воротами сквера, высоко над слипшимися комьями мокрых деревьев. Идти в тот же ресторан вдруг расхотелось. Да и поздно… Он повернул за угол и вошел в подъезд гостиницы.

— Девушка! — он небрежно привалился к окошечку администратора. — Не откажите приезжему, имейте сердце!

— Только люксы, — слышит он.

— Люкс? — Аскольд колеблется недолго. — Прелестно, девушка! Люкс!

Девушка смотрит на него настороженно, с суровым любопытством.

— Эх, де-евушка! — тянет Кольди. — Если такая жизнь… По морям, по волнам… Зато уж когда дорвешься до родного берега…

— Вы плаваете?

— Так точно. То есть вообще… — Кольди вспоминает, что у моряка должна быть мореходная книжка. — Вообще связан с морем. Куда прикажут…

Здо́рово! Куртка словно подсказывает ему, что говорить о себе. Конечно же, он не прежний Кольди. У него новая биография. Она как нельзя лучше соответствует и куртке на молниях, и рубашке с необыкновенными переливами. Правда, не все в этой биографии ясно самому Кольди. Не беда! Таинственность производит впечатление.

Он вынимает бумажник, щедрым жестом взмахивает бумажкой в двадцать пять рублей.

Девушка берет бумажку, но взгляд ее все тот же, и Аскольд наконец не выдерживает. Опустив голову, он роется в бумажнике.

Где же паспорт? Сперва у Аскольда леденеет затылок, потом спина. Паспорта нет. Ни в бумажнике, ни в кармане… Ни в одном из множества тесных, чужих, непривычных карманов нет паспорта.

Не чуя пальцев, он распускает и стягивает тугие молнии. Нет, паспорт был в бумажнике. Да, определенно в бумажнике! Так значит…

Аскольд повернулся и, стараясь не бежать, двинулся прочь от окошка администратора. Едва просвистела за ним вертящаяся дверь, как он бросился бежать по безлюдной, исхлестанной дождем улице, которая — как ему представлялось — должна была привести его к порту.

Задыхаясь, сжимая от злости кулаки, он силился отыскать в памяти хотя бы имя немца. Кажется, Курт… А может, Вильгельм? С какого парохода? «Шип» — вот и все, что он слышал там, за столом…

Эх, беда! Хоть плачь!

10

Солнечные квадраты на стене в кабинете Чаушева давно погасли. Подполковник дольше обычного задержался на службе.

Наблюдение за Саловым продолжается. Он ночевал в пригороде. Снял там комнату на две недели, дал задаток. Ему, видите ли, врачи советуют дышать морским воздухом. Даже осенью… Отдал хозяйке паспорт. Он очень неуклюже заметает свой след, этот так называемый Салов. Прячет голову, а ноги торчат. Вместо того чтобы дышать морским воздухом, сидит дома, словно выжидает…

Между тем о Салове получены новые данные. Это старый, давно заброшенный к нам агент. Кому он теперь понадобился и зачем? Чаушев задал этот вопрос капитану Соколову. Тот ответил пожатием плеч.

Чаушев уже привык к Соколову, к его языку жестов. Говорит он очень мало. Два-три слова — это уже пространное рассуждение. В данном случае Чаушев не требовал пояснений, он понял капитана.

Соколов не знает, зачем потревожили Салова. Стало быть, и наверху известно не больше. Ответ может быть получен только здесь в ходе поиска. Именно таков смысл указаний, присланных Москвой.

«Действовать по обстановке» — так звучат эти указания в лаконичной передаче Соколова.

Чаушев расшифровал их сам. Капитану оставалось только в знак согласия одобрительно молчать, двигая желтоватыми бровями и заодно веснушками на висках и на лбу.

Задержать Салова сейчас — проще простого. Но велик ли толк? Выждать, разгадать ход противника — вот что желательно. Понятно, это рискованно. Можно и прогадать, погнавшись за двумя зайцами…

Соколов вопросительно смотрит на Чаушева, мягко барабаня по столу пальцами.

— Вам решать, — произнес капитан.

Чаушев медлил, взвешивая шансы. Допустим, Салов прибыл сюда в качестве связного. Можно предполагать, что он имел свидание с Шольцем, передал ему почту, если она была… Но он не уехал после этого, остался в городе.