Разговаривая, все трое обходят пустынную палубу. Чаушев на судне как дома. Дальше морской границы не плавал, а изучил торговые суда до мелочей, словно бывалый моряк, просоленный на всех широтах.

На палубе лежит штормтрап. Мячин нагибается и чуть трогает пальцами дощечку. «Белоручка, — думает Чаушев. — Не догадался, что дерево сохнет быстро…» Он опускается на колени и ощупывает тросы, на которых держатся ступеньки.

Трап мокрый! Чаушев объявляет это вслух, и Мячин переводит.

Мартин в испуге падает на колени. Он встревожен, руки его нервно мнут трос.

— Да, да, вы правы… Черт их дери! Покоя нет с ними, господа!

— Почему на палубе нет света? — спрашивает Чаушев.

— Приказ второго помощника. Слабоваты аккумуляторы. Хотя… Да, я не удивлюсь… Второй помощник, — Мартин понижает голос до шепота. — он немец из Гамбурга, с запада, закоренелый гитлеровец. Радист — той же масти. Я прошу, господа… Я настоятельно прошу вас осмотреть судно.

— Придется, — говорит Чаушев.

— Пожалуйста! Представьте себе мое положение. Фирма требует, никаких конфликтов в советских портах! Фирма надеется развивать торговлю с вами, пустить еще суда на линию… Мне фирма специально поручила следить за порядком. Я бы выгнал нацистов, будь моя воля. С греками лучше, но тоже… Глаз и за ними нужен…

Мячин переводит и поглядывает на Чаушева с торжеством. Каков Мартин!

— Я не коммунист, о нет! — продолжает четвертый помощник. — Но я за… со-существование…

— Очень приятно, — кивает Чаушев.

— Очень, очень приятно, — переводит Мячин. — Все бы так рассуждали, как вы!

— Начнете сейчас же?

— Да.

— Отлично, господа. Прошу вас!

Всего несколько минут требуется лейтенанту, чтобы сбегать на берег, вызвать солдат. Приказ надо выполнять быстро, это он усвоил еще в училище. Сейчас Мячин ног под собой не чует. Мокрый штормтрап заинтриговал его.

То, что для Чаушева — дело обычное, для новичка Мячина — событие. Досмотров в его служебной биографии еще немного. Задача до сих пор кажется ему огромной, почти неразрешимой. «Орион» возвышается у причала, словно четырехэтажный дом. Но в доме все куда проще! Мячин назубок выучил устройство морского судна, в любое время — хоть ночью подними — ответит на пятерку. И каждый раз его удручают бесконечные коридоры, трапы, каюты, кладовые и всякие закоулки, — то ли для матросских роб, пожарных шлангов, инструментов, то ли для контрабанды…

Досмотр — это всегда вызов смекалке. Стенные шкафы, каморки в боцманском хозяйстве, размещающиеся в носу, или, скажем, проходы и пустоты между тюками, ящиками, кипами груза в трюмах, — какой учебный плакат укажет все это!

«Орион» — судно не новое. Простой грузовоз, морской работяга, исхлестанный штормами. Красотой убранства он не блещет, заплат не стыдится. Не заботился он и о том, чтобы аккуратно закрасить следы перестроек, а их было, видать, немало. Лейтенанту приходит на память большой деревенский дом на Ярославщине, где он в детстве проводил лето с родителями и, бывало, отправлялся на поиски неведомого по скрипучим деревянным лестницам, по чердакам и мезонинам летней половины и зимней. Запах мяты, ромашки, печной гари, сухих дощатых перегородок…

Здесь, на «Орионе», пахнет машинным маслом, морем. Но и тут путешествие в неизвестность. В кают-компании, увешанной фотографиями судов-собратьев, принадлежащих фирме, Мячин поднял ковровую дорожку. Однажды на чистом, добротном пароходе, приписанном к Бремену, пузатом, как немецкий бюргер, под ковром скрывали тайник, набитый женскими сорочками, чулками…

Досмотр длился всю ночь. Неотступно сопровождал пограничников Мартин. Он открывал все двери, лучом карманного фонаря шарил и в недрах трюма, заставленного тюками льна, бутылями с рыбьим жиром, машинами.

В котельную вошли под утро.

Пино Лесерда еще не сдал вахту. Его разморило, и он, чтобы не заснуть, напевал «Кукарачу». Увидев пограничников, он перестал петь и с веселым любопытством уставился на них.

Мартин заметно устал. Он уже не упрашивал офицеров смотреть как можно внимательнее, не сетовал на нацистов, с которыми трудно, ох как трудно плавать! Но в котельной Мартин оживился.

— Вот наш артист, — сказал он, потрепав по плечу Пино. — Вы не знакомы? Концерты дает в клубе… Слушай, Пино, ты никого не прячешь тут?

— Бог с вами, мистер Мартин!

— И ничего не заметил подозрительного?

Пино всплеснул руками.

— Дева Мария! Что-нибудь стряслось?

При этом Пино изобразил такое блаженное неведение, что Мячин, несмотря на серьезность положения, засмеялся. А Чаушев улыбнулся, встретившись с угольно-черными глазами Пино, лукавыми и умными.

— Стряслось? — Пино подбежал к Мартину. — Да? Я не спал, мистер Мартин, клянусь богом! Разве что одну минутку… У меня тут все в порядке, мистер Мартин. Пусть меня разорвет на части…

Мячину стало тревожно. Где же еще искать? Пино, конечно, не врет. Что же, начинать досмотр сначала? Но через несколько часов «Орион» должен покинуть порт. Задержать судно — значит расплачиваться валютой. За это не похвалят…

Лейтенант обернулся к Чаушеву. Подполковник не двигался. Он смотрел то на Пино, то на Мартина.

Мартин расхаживал по котельной. Он нетерпеливо поматывал маленькой верткой головой. Охваченная шлемом прилизанных, плотных, блестящих волос, она неистово сверкала. Руки мистера Мартина, закинутые по обыкновению за спину, тоже находились в движении. Пальцы выделывали замысловатые вензеля, и Пино следил за ними.

Следил пристально…

Мячин напрягся, он смутно почувствовал, что каждый из этих трех людей к чему-то готовится.

— Ума не приложу, мистер Мартин, — снова зазвенел голос Пино. — Тут и не спрячешься… Разве что здесь, — он пнул ногой ящик, чернеющий в закоулке между котлами. — И зачем только радист Курт повесил замок? Чудеса, мистер Мартин! Ящик никогда не запирался, насколько я помню…

Мячин увидел большой замок вроде тех, что висят на деревенских амбарах. Замок качался на скобе, чуть поскрипывая, словно поддакивал кочегару, и чувство ожидания, томившее Мячина, стало еще острее. Он сорвался с места, подбежал к ящику и потрогал замок.

— Это интересно, Пино, — раздался сзади голос Мартина. — Надо открыть. Ну-ка!..

— Ключ у радиста, сэр.

— Как, он не дал тебе?.. Что за чертовщина! Сбегай, быстро!

Пино опрометью кинулся из котельной. Мартин сказал, что Пино парень талантливый, но с придурью, как многие артисты.

Мячин машинально перевел.

Чаушев рассеянно кивнул.

«Пино не вернется, — подумалось вдруг Мячину. — Чем бы взломать ящик?» Он отогнал нелепую мысль, но все-таки огляделся и заметил железный брус, мерцавший в углу. Мячин шагнул туда, поднял брус и взвесил его рукой, и в этот момент брызнули по трапу каблуки Пино.

— Отпирай! — приказал Мартин.

Взвизгнули ржавые петли, и Мартин отскочил. Что-то шуршащее, мягкое посыпалось из ящика на пол, к ногам Мартина. Остальное мешала видеть его спина.

Мячин тоже застыл на месте, глядя на рассыпавшиеся тряпки. Потом он поднял глаза и вздрогнул.

В