Шрифт:
Закладка:
Э, какой же здесь модерн? Мебель времен дедушки Игнатия. И джаз неважнецкий. Аскольду подумалось, что он может кое-чему поучить здешних.
— Кровавую Мери! — сказал он официанту.
Так и есть, они тут и понятия не имеют о Кровавой Мери. Ишь вылупил глаза! Громко, чтобы слышали за соседними столиками, Аскольд объяснил: двести граммов водки, сто томатного сока да еще столовую ложку ликера, лучше всего лимонного. Все как следует смешать. И соломинку!
Официант пожал плечами и записал. Аскольд сиял. Не кто иной, как он, введет сюда, в этот отсталый город, Кровавую Мери. Спохватившись, заказал еду — две порции бифштекса. На десерт, разумеется, черный кофе.
Хотя его томил голод, он начал с коктейля. Горло сводила спазма. Кровавую Мери постигаешь не сразу. К ней надо привыкнуть. Все настоящие мальчики в Москве, на улице Горького, пьют Кровавую Мери.
А славно тут, тепло и уютно! Кровавая Мери не обидит человека. Она отлично понимает, что требуется. Она совсем своя. С ней весело и беспечно. Вообще тут мило, в самом деле мило. Кругом смотрят и улыбаются. Наверно, видят, до чего он — Аскольд — похож на Жерара Филиппа.
— Эй, битте, — произнес Аскольд. — Еще одну Мери!
Пускай смотрят!
Волны джаза то нарастают, то опадают. Лица кругом расплываются, они словно за стеклом, мокрым от дождя. Мери, крошка Мери… Аскольду хочется петь, но в эту минуту в зал гурьбой входят парни диковинного вида. Один сверкает молниями, они так и змеятся на его зеленой куртке. У другого на галстуке какая-то кинозвезда в купальнике.
Иностранцы! Аскольд широким жестом показывает им большой стол рядом со своим. Кровавая Мери придала ему смелости. Парни садятся. Дружно, как по команде. Аскольд подзывает для них официанта. Иностранцы вежливо благодарят, чем до крайности умиляют Аскольда.
— Мери, — говорит он, болтая соломинкой в бокале.
Вот странно! Сдается — они не знают Кровавой Мери. Вот бедняги…
— Коктейль, — говорит Аскольд. — Водка, томат.
— Томат! — откликается тот, что с молниями. — Томат! — подхватывают остальные и смеются.
Несколько минут спустя Аскольд уже в кругу новых друзей.
— Шип, — слышит он. Шип — значит морское судно. Они моряки — эти иностранцы. Подумать только, пришли из Аргентины.
— Аргентина! — восклицает Аскольд. — Рио-де-Жанейро!
Моряки хохочут.
— Буэнос-Айрес, — слышит Аскольд.
Ах да, верно! Ерунда, разница небольшая. Буэнос-Айрес тоже красота. Вери бьютифул.
— Вери, вери, — подтверждают моряки.
До чего легко говорить по-английски, особенно когда немного выпьешь. В школе за английский Аскольд неизменно получал тройку, а тут английские слова прямо-таки сами летят с языка.
Тот, что с молниями, — сосед Аскольда.
— Гамбург, — говорит он и хлопает себя по груди, по лоснящейся зеленоватой коже, изрезанной блестящими карманами и карманчиками.
— Лондон, — сообщает моряк, сидящий напротив, и прижимает руку к галстуку. Сейчас видна только кудрявая голова девицы в купальнике. Мировой галстук!
— Лондон! — откликается Аскольд. — Антони Иден — министр. — Он мнет в кулаке собственный галстук, потом поднимает большой палец. Галстук, чувствуете? Йес? Вери бьютифул Антони Иден галстук носит. Йес? Правда.
Еще какие-то слова слетают с языка Аскольда — английские, а может быть, и не английские. Все равно, он положительно убежден, что рассказывает про Идена. О том, как Иден выбирает себе галстук. С помощью поваров, шоферов и прочей бражки.
Сосед кладет ему на плечо руку. От куртки пахнет незнакомым табаком и еще чем-то не нашим. Классный запах! Заиметь бы такую одежонку! Зеленая с желтизной, самая модная. Болотная зелень, как говорят девчонки. Ну да, наверно, она самая!
— Ай эм Ревякин, — говорит Аскольд. — Ай эм Кольди, йес, мистер!
Моряк смеется.
— Кольди? — спрашивает он. — Разве у вас есть такое имя? Я не слыхал.
— Йес, йес, — кивает Аскольд. Не сразу доходит до него, что сосед говорит по-русски.
Что же, тем лучше! Он щупает рукав куртки. Немец придвигается к Аскольду, распахнутая куртка дышит прямо в лицо своими редкостными запахами.
— Вам нравится? — спрашивает немец.
Ну, стесняться нечего.
— О’кей! — отвечает Аскольд. Ему жаль расставаться с английским языком.
— Мне она надоела, — слышит он. — Я собирается ее… выбрасывать. Пам! В море…
Такую вещь! Аскольд в ужасе схватил немца за локоть. Тот дернулся, должно быть вздрогнул от неожиданности.
— Но если вам нравится…
— Вам же пригодятся рубли, — шепнул Аскольд скороговоркой, подмигнул и огляделся. Опасности как будто нет. Никто не слышит его. Военный за тем столом занят едой. Да и кому какое дело тут, в ресторане…
Нет ли у немца еще чего-нибудь? Мировой подвертывается бизнес! Только бы не упустить… Аскольд еще раз украдкой посмотрел на военного. Тот с аппетитом жевал бифштекс. Обстановка спокойная. Все же лучше не рисковать.
— У меня есть рубли, — сказал Аскольд. — Но тут неудобно, понимаете?
Немец понял. Он первый встал из-за стола. Аскольду пришлось посидеть еще десять минут. Ровно десять, ни минутой меньше! Так сказал ему немец тоном приказа. Видать, не новичок в таких делах.
Аскольд ерзал и почти не спускал глаз с минутной стрелки. Потом ринулся к выходу. Он даже не попрощался с моряками, так томило его нетерпение. На улице моросил дождь, желтый свет фонарей расплывался на мокром пустынном тротуаре масляными лужицами.
Вдруг обманул немчура? Натрепался и удрал! От этой мысли Аскольд даже отрезвел немного. Неужели рухнет такой великолепный бизнес?
Ведь за эту куртку… Да нет, суть не в цене! Загнать куртку можно в любой момент, с ногтями оторвут. Сперва он уж покрасуется в ней!
Если только не сбежал немец…
Моряк ждал в боковой аллейке, в самой чаще. Кожаная куртка слабо блеснула в полумраке, — немец шагнул навстречу Аскольду, который уже начал впадать в отчаяние.
— Что просите? — произнес он, сдерживая радость.
— Рублей не нужно.
— Как? — из Аскольда вылетели остатки винного духа. — Тогда что же?..
— Я не могу вернуться так… На пароход, раздетый — это нехорошо. Это нельзя. Я возьму у вас пиджак.
— Меняться? С великим удовольствием! — Аскольд тотчас спустил с плеч свой пиджачок, но немец удержал его.
Вдали быстрым шагом пересек аллейку одинокий прохожий в плаще. И где-то еще дальше сонно бубнили два пьяных голоса. Они умолкли, и сквер затих совершенно. Аскольд слышал только свое дыхание, распиравшее грудь.
Немец толкнул его на тропинку, и они побежали, пригнувшись, под холодными каплями, падавшими с потревоженных веток.
Минуту спустя Аскольд забыл обо всем на свете. Куртка на нем! Он затискивал круглые толстые пуговицы в узкие, непослушные петли и шарил взглядом по серой, потрескавшейся стене уборной, — невольно искал зеркало.
— Э, ваш пиджак… — донеслось до
