— А звать тебя как, унтер?

— Михаил Евграфович я.

— Давно прибыл сюда, как, каким образом? — допытывался дотошно Евгений Иванович.

— Да уж три дня тому. Прибыли по реке, рейсом.

— А пристань где?

— Да недалече тут. Сюда на лошадях за час добрались.

— А лошади откуда взялись?

— Да встретили нас!

— Ясно! А теперь, Михаил Евграфович, повернём назад, дело у нас.

— Чего это вдруг? — побледнел посыльный и показал рукой вниз. — Я, может, поеду сам…

— Не бойся, Михаил Евграфович, ничего с тобой не случится.

— Ну если так… — покорился чужой воле Михаил Евграфович.

Машину нашли за холмами, за кустами, рядом с дорогой.

— Семён Иванович, дорогуша, меняй форму!

Семён Иванович, не расспрашивая, выбрался из машины. Через открытую дверь, сняв с головы, кинул в машину кепку и, сняв через голову пиджак, отправил его туда же. Когда взялся за брючный ремень, его остановил Евгений Иванович:

— Вытащи штанины наружу, поверх гетр, и довольно, я думаю.

Оставив Михаила вместе с Фёдором, двинулись обратно. По дороге Зорич коротко разъяснил детали предстоящего. Семён Иванович, облизывая пересыхающие от волнения губы, слушал молча, лишь головой кивал, соглашаясь. Подъехали к высокому забору цепочкой, Семён Иванович — спрятав пол-лица козырьком Мишиной фуражки. Похоже, их не ждали. Въехали во двор, спешились неторопливо. Небольшой двор с вытоптанной травой. Скрывая левую половину дома, на длинной верёвке висело постельное бельё, стояла табуретка, на которой — большой таз. Правая сторона дома — открытая веранда. Видна створка открытой настежь двери. Остановились, прислушиваясь. Едва слышный, глухой говорок спокойно беседующих людей откуда-то из глубины дома. Есаул показал пальцами Ивану — движение к левому углу дома. Семёну Ивановичу, с красными пятнами на лице и крепко сжатыми кулаками, ткнул пальцем в землю — стой здесь. Сыщик согласно кивнул головой, а Ивана уже и след простыл. Зорич, не выказывая эмоций, неспешно, неторопливыми уверенными шагами поднялся на веранду, вошёл в дверь и оказался в небольшом коридоре, в конце которого — лестница наверх, в правой стене — плотно закрытая дверь, на ней висела тюлевая занавеска. Слева на полу какая-то обувь, а на крючках вешалки — одежда. Евгений Иванович стал подниматься по крепко сколоченным ступенькам. Длинный коридор. Есаул огляделся. В правом конце коридора — закрытое застеклённое окно, в левом — большой шкаф. Прямо напротив лестницы дверь, открытая настежь вовнутрь, снаружи — портьера из двух половин, плотно прилегающих друг к другу. Изнутри, совсем близко, так, что можно различить отдельные слова, доносится неторопливый разговор двух человек. Есаул, крепко зажав в руке «бульдог», отодвинул ткань его стволом. В освещённой солнцем комнате за столом совсем рядом — двое напротив друг друга, перед ними чашки, баночка, должно быть, с мёдом, подумал Зорич, и самовар. У плотного, сидящего спиной к Евгению Ивановичу, большая голова с копной иссиня-чёрных волос. «Так вот оно! Кимыч — это же Ким, кореец! Вот оно как! Стало не по себе. Значит, я не охотник. Я — дичь».

— Так заходите же, Евгений Иванович, мы вас заждались, — повернул к нему голову кореец.

Метнулась мысль: «Как он догадался? А-а-а, самовар», — подумал есаул. Он ещё успел разглядеть лицо Арсланбекова, с большим носом, глубоко сидящими, должно быть чёрными глазами и глубокими носовыми складками к губам, сжатым в ехидной, как показалось Евгению Ивановичу, ухмылке. И тут где-то вне дома, там, где, подумал есаул, сейчас Иван, раздался грохот одного за другим двух выстрелов. Один — это он, понял Зорич, его калибр. Услышав стрельбу, вскочил полковник. Ким, подняв голову, уловил, должно быть, что-то недоброе во взгляде собеседника и быстро сунул руку в карман.

— А ну, руки! — рявкнул есаул.

И тут же грохнули два выстрела. Зорич успел заметить, метнувшись за угол двери, прежде чем почувствовал жгучую резь в боку, как кореец неуклюже, боком повалился на край стола и, опрокинув стул, ткнулся головой в ноги Арсланбекова. До есаула донёсся треск и звон разбитого стекла. Он кинулся к окну за спиной полковника. Рамы не было, сиротливо болталась лишь часть её на уцелевшем шарнире. Зорич кинулся назад к лестнице, зацепил портьеру, оторвав её, загремел ступеньками к выходу, едва не сбив с ног Заглобина.

— Полковник где? — выдохнул есаул.

Иван мотнул головой. Кинулись за угол дома. Навстречу с отрешённым видом брёл Семён Иванович, прижав к носу платок, густо пропитавшийся кровью. На вопросы «Где он? Куда делся?» Семён Иванович, не отнимая от лица платок, прогнусавил чуть слышно: «На лошади!» Ободряюще хлопнув сыщика по плечу, кинулись в сторону ворот. Обе лошади, отмахиваясь от слепней чуть подстриженными хвостами, были на месте, привязанные поводьями к крючкам на бревне коновязи. Не сговариваясь, повернули дорогой прочь от города и угадали. Увидели Арсланбекова, когда дорога уже покинула лес, а они, галопом разбрызгивая лужи, вылетели на её степную, покрытую лишь редкими кустарниками часть. Он был ближе, чем в версте от них. Иван издал торжествующий вопль. Но верно ведь говорят старейшие, с горечью подумал потом есаул: не говори гоп, не торопи события. Когда Иван, вырвавшись на своей более быстрой лошади, опередил Зорича и был уже не более чем в ста саженях от полковника, это и случилось. Есаул увидел, как лошадь Ивана, будто наткнувшись на невидимую стену, ткнулась головой в землю, издав жалобный, похожий на стон звук, как высоко взметнулись вверх задние ноги и распушенный хвост и она бесформенной грудой рухнула на дорогу. Иван вылетел из седла, раскинув руки. Пытаясь встать, упал на колени, но, когда поравнялись, он уверенно уже стоял на ногах и крикнул громко:

— Я догоню!

Дорога пошла в сторону, огибая торчащие из земли валуны. Полковник стрелял, но мимо, оглядывался всё чаще. Иногда Евгению Ивановичу было видно его искажённое лицо. Зорич вспомнил уже, что видел его на том совещании у головы, после которого в него стреляли. Он ещё заметил тогда странный интерес к нему этого человека, перехватывая его взгляды. Лошадь Зорича стала дышать с хрипом, всё тяжелее. Есаул потрогал рукой её бок — ладонь стала влажной. Однако вскоре, взглянув на дорогу вперёд, Зорич понял — погоня закончилась: дорогу перерезал несущийся с гор широкий водный поток селя.

Полковник в десятке саженей от