— Верхами, Семён Иванович, а это значит что? Встреча, о которой идёт речь, не в городе, но и вряд ли далеко. Это не оговорено — поедем налегке. Ваша задача, дорогой Семён Иванович… — сказал и удивился есаул: кулак сыщика сжался, он весь напрягся даже, это почувствовал Евгений Иванович. «Вот за что так ценит его Корф», — мелькнула мысль. И продолжил: — Вы должны сопровождать нас, насколько это позволит дорога, на вашей машине, так далеко от нас, что мы не должны вас видеть. Дальше — по обстоятельствам, возможно, без машины, один. Дело это, Семён Иванович, очень важное и рискованное. Сложность в том, что мы должны доставить „их“, „тех“, Корфу, лучше живыми. Вот такой расклад. Ваш Фёдор ничего не должен знать, он только исполнитель.

— Да ясно же это всё! — фыркнул сыщик. — Не в первый раз!

— Я должен так сказать, Семён Иванович, таковы правила.

До конца дня и в первую половину следующего отдыхали, не покидая гостиницы. Лишь Фёдор вышел наружу, загнал машину подальше от любопытных глаз за забор хоздвора. Бревно коновязи параллельно зданию, прямо перед окном номера Семёна Ивановича, было пусто. За два часа до назначенного времени, пообедав, собрались у Зорича. Фёдор сидел на стуле у двери и с удивлением наблюдал за происходящим. Семён Иванович, явившись раньше, успел переодеться по-походному. В клетчатой кепке с большим козырьком, в зелёном пиджаке с большими накладными карманами и грязно-серых брюках, длина которых была ограничена плотно облегающими икры полосатыми гетрами, в завершение — башмаки из жёлтой кожи на толстенной подошве. Окончательное уважение к хозяину Фёдор почувствовал, когда Семён Иванович достал откуда-то из-под пиджака, запустив руку назад, видавший виды, местами потерявший воронение револьвер и, крутнув барабан, спрятал его обратно. Фёдор сложил губы буквой «О», когда красавец Иван, играя желваками, подкрутил двумя руками в кольца кончики чёрных длинных усов, предлагающих устрашающим видом не беспокоить их обладателя, извлёк из-за голенища сапога большой нож и, выдвинув вперёд нижнюю челюсть, попробовал его остроту, срезав полногтя большого пальца. Евгению Ивановичу удивить Фёдора было нечем — он достал из саквояжа никелированный короткоствольный «бульдог», положил его в боковой карман пиджака, но что-то ему не понравилось. «Должно быть, тяжёлый, перетянул полу», — верно подумал Фёдор, потому что Евгений Иванович, подумав, тут же затолкал его за ремень брюк сзади.

Время текло нудно, медленно, пока Иван, смотревший, сидя на стуле, в окна, не сказал неторопливо:

— Приехал. Один. В поводу две лошади. Без подсумков.

Зорич, посмотрев на часы, сказал задумчиво:

— Интересно, ещё полчаса. Посмотрим, что будет, ждём здесь.

Ждать пришлось недолго. Через каких-то несколько минут поднялась наверх Софья Андреевна. Поздоровавшись и кинув взгляд на преобразившегося Семёна Ивановича, сказала есаулу:

— Евгений Иванович, там что-то странное: какой-то неприятный тип, от которого сохой пахнет, шумит, говорит, что не намерен ждать, что он прибыл по требованию. Вы не хотите мне что-то разъяснить, любезный Евгений Иванович?

— Простите меня, уважаемая Софья Андреевна, за то, что я явился невольно причиной вашего волнения. Это сейчас же будет исправлено.

Евгений Иванович улыбнулся в ответ на милую улыбку на враз подобревшем лице Софьи Андреевны и, глянув в сторону Ивана, чуть шевельнул бровями…

— Вы собрались куда-то, господа? — поинтересовалась Софья Андреевна.

— Вы угадали, сударыня. Небольшая деловая поездка с господином Шалыгиным.

Очень кстати вернулся Иван. Ненавязчиво улыбнувшись, Софья Андреевна со словами «Не буду мешать вашим сборам. Желаю удачи» вышла из комнаты.

— Ну что там, Иван? — повернулся Зорич.

— Да всё в порядке, Евгений Иванович, договорились враз.

— А это как? — улыбнулся Евгений Иванович.

— Да сразу — ткнул его в рёбра! Вот и сидит, молчит, скрючившись.

— Значит, так! — поменял строгим голосом тему есаул. — Неспроста за нами приехали раньше двух. Будем ждать, нам спешить некуда.

Спустились вниз, к коновязи. Глянули на лошадей, подтянули подпруги.

Глава тридцатая

Выбравшись за город окраинной улицей вдоль ряда разномастных домов, въехали в редкоствольный сосновый лес грунтовой, в лужах дорогой. За полчаса движения — Евгений Иванович убедился в этом, взглянув на часы, — он, дважды оглянувшись, машины Семёна Ивановича не заметил. Посыльный приобвык, должно быть, к усатому соседу, тихо мурлыкающему что-то из народного песенного фольклора, и вёл себя спокойно, не выражая ни суетного беспокойства, ни молчаливой настороженности. Наконец он как-то неожиданно натянул повод, остановил лошадей и коротко произнёс:

— Приехали!

Дорога, почти прямая, шла на спуск. В полверсты она терялась, достигнув края большой поляны. Дальнейшее продолжение её влево пропадало из виду под кроной деревьев, а в начале её, в конце спуска, стоял большой двухэтажный дом. Рядом сарай, ещё какие-то постройки, и высоко к небу торчал журавль колодца. Высокая трава поляны не скрывала из виду аккуратные ряды пчелиных ульев. Вот оно как — пасека, догадался есаул.

— Расскажи-ка поподробнее, чей это дом и кто в нём сейчас, — повернулся к посыльному Зорич.

— Там сейчас, должно быть, Марат Сафарович, его жена, полковник, наш начальник.

— Стоп! — остановил его есаул. — Фамилию знаешь?

— Э-э… ну да, — поднапрягся посыльный. — Арсланбеков.

— Ясно! Ещё кто?

— Ещё этот, сын дяди, он инвалид, не ходит, брат полковника.

— Не понял! — сказал, теряя терпение, Евгений Иванович.

— Ты што?! Хвост овечий, толком объяснить не можешь?! — не выдержал и Иван.

— Объясни толковее, — наклонился к бедолаге Евгений Иванович, — сколько же там Арсланбековых.

Тот покорно, закрыв глаза, зашевелил губами:

— Три, это если не считать жену Марата Сафаровича.

Зорич остановил рукой рванувшегося к нему Ивана.

— Послушай, полковник, брат, а ещё-то кто?

— Как это кто?! Я же сказал — Марат Сафарович, он дядя Арсланбекова.

— Слава богу! — облегчённо вздохнул есаул. — Это всё?

— Ещё и Кимыч.

— А это-то кто?!

— Он друг Марата Сафаровича. Идрис рассказал.

— А это ещё кто?! — не выдержал Иван.

— А это, Ваня, надо думать, сын хозяина. Так ведь?

— Ну да, — успокоился посыльный.

— А ты-то сам кто, чин каков?

— Унтер