— Арсен жив? — глухо выговорил старик.

— Да, жив, Марат Сафарович.

Тот, закрыв глаза, откинулся на спинку дивана. Сжатые кулаки на коленях разжались.

Рядом, ближе к окну, сидели двое. Молодой парень с испуганными глазами, положение ног которого, с нелепо вывернутыми ступнями, говорило очевидное: неходячий, инвалид. Евгений Иванович, подойдя к сжавшемуся пареньку, сказал ему как мог ласковее:

— Не бойся, Идрис! Всё плохое кончилось.

Губы паренька разжались в робкой улыбке. Зорич повернулся к его соседу, постарше Идриса, с не знавшими ещё бритвы усами, в наброшенной поверх плеч форменной тужурке. На чёрной перевязи, перекинутой поверх шеи, из-под полы куртки была видна безвольно повисшая кисть руки.

— Представьтесь, сударь, — проговорил мягко есаул.

— Корнет, князь Замойский Арнольд Игоревич, — коротко, зло бросил тот. — Я требую объяснений, почему ваш человек стрелял в меня, пытаясь убить!

— Если бы он хотел вас убить, князь, вы бы не были так отменно здоровы! Вы первый начали стрелять, а он просто обезоружил вас, а имел право убить. Вы, не понимая сути происходящего, могли помешать проведению операции.

Князь, сжав зубы, промолчал, отвернувшись в сторону.

— Марат Сафарович, — после паузы Зорич обернулся к старику, — мне нужно осмотреть вещи Кима. Где его комната?

Марат Сафарович, кряхтя, поднялся. Из вещей — небольшой баул. Ничего интересного не нашлось. Личные вещи, несессер, немного денег и коробка с патронами.

Поднялись наверх. Лицо корейца обмякло, приняло обычное житейское выражение, очень неестественно поэтому смотрелось тёмное отверстие на лбу от пули полковника. Остекленевшие глаза Кима смотрели, должно быть, в суть, одному ему понятную. Карманы были пусты, к разочарованию Евгения Ивановича. Лишь из последнего, внутреннего, прижатого тяжёлой рукой корейца, пальцы Зорича извлекли лист твёрдой бумаги, сложенной вчетверо. Семён Иванович с радостью, вполне простительной, увидел сначала изумлённо поднятые брови Евгения Ивановича, а потом — его довольную улыбку. Спустившись вниз, есаул обратился к неподвижно сидевшему Марату Сафаровичу:

— Не держите на меня обиды, уважаемый, не я причина зла, посетившего ваш дом. Я на службе, исполняю свой долг.

Не дождавшись реакции от упрямого старика, Евгений Иванович сухо закончил:

— Прошу вас не покидать этот дом, а вас, князь, особенно. Можете изложить претензии, если они у вас есть, по поводу вашего ранения следователю, который, я думаю, будет здесь часа через два. Телом корейца, Марат Сафарович, займутся эксперты. Они избавят вас и от его присутствия. Всего вам доброго, господа!

В город вернулись в сумерки. У редкого прохожего Семён Иванович дотошно выяснил, как добраться до полицейского управления. Оно оказалось одноэтажным домом на высоком цоколе. Поднявшись наверх по ступенькам, Зорич обратился, показав удостоверение, к молодому дежурному, попросил вызвать начальника управления, объяснив просьбу делом государственной важности. Дежурный, дозвонившись, доложил начальнику о просьбе Зорича и передал ему трубку телефона. Начальник управления не проявлял особого интереса к разъяснениям есаула до тех пор, пока тот не назвал фамилию Арсланбеков, и Евгений Иванович услышал, уже потеряв терпение:

— Буду, ждите!

На том разговор и кончился. Появился он скоро, не заходя в дежурную, с порога бросил:

— Идём ко мне.

Сопя, переваливаясь на коротких ногах, пропустил в кабинет впереди себя Зорича. Войдя, уселся за стол, поправил стопку бумаг, расстегнул крючок кителя и, положив локти на стол, обратился к есаулу:

— Я слушаю вас.

Слушал внимательно, похоже, сразу вошёл в курс дела и, не дослушав до конца Зорича, сказав: «Прошу прощения, сударь», позвонил дежурному:

— Срочно звони Петру Сидоровичу и Владимиру Николаевичу, пусть сразу же сюда, дело срочное.

Положив трубку, дотошно расспрашивал Евгения Ивановича, подробно и так долго, что разговор этот, утомивший Зорича, прервал, к его облегчению, человек, который, как стало понятно из его разговора с начальником управления, оказался Петром Сидоровичем, следователем, и что начальника управления зовут Игнат Иванович. Следующим появился Владимир Николаевич, эксперт, который, едва заглянув в кабинет, застучал каблуками куда-то по коридору. «Похоже, всё», — подумал Евгений Иванович и сразу, вдруг почувствовал и боль в ноге, и навалившуюся на него усталость. Осталось ещё одно, самое важное.

— Мне необходимо переговорить с Корфом.

— С Исидором Игнатьевичем? — засветился полицмейстер. — С удовольствием! Рад буду напомнить ему о себе. Алло, коммутатор?.. Наберите мне Приморск, главное управление.

Ждали недолго. Игнат Иванович постукивал кольцами по столу, а разомлевший Евгений Иванович думал: «Неплохо бы и в постель, нет, сначала — поесть. Чёрт, я ведь не ел весь день!» В его невесёлые мысли ворвался полный энтузиазма голос Игната Ивановича:

— Рад слышать вас, дорогой Исидор Игнатьевич! Это Нилин Игнат Иванович. Помните? Мы встречались с вами в столице… Да, да, да… — хохотнул Нилин. — Очень приятно, очень!.. А?.. Да, да, да, именно так, Зорич… э-э-э… ну да, Евгений Иванович… Передаю телефон, передаю. Всего вам доброго, Исидор Игнатьевич!

В трубке — искажённый в треске атмосферных помех голос Корфа:

— Как дела, Евгений Иванович? Не томи душу! Что?.. О-о-один убит, другой в бегах? Господи! Мы опять на нулях, а они не спят, действуют!

— Не совсем так, — успокоил Корфа Зорич. — У меня в кармане бумага, которая объясняет всё. Вы слышите, Исидор Игнатьевич?.. Объясняет всё!.. Что это он молчит?! — встревожился Евгений Иванович. — Что с ним?.. Алло, Исидор Игнатьевич, вы слышите?

— Слышу, слышу, — совсем слабо отозвался Корф. — Не могу сдержать эмоций. Я так надеялся на тебя, и ты не подвёл. Спасибо тебе, дорогой друг! Побегу к Загоскину. Мы днём и ночью тут, в управлении. Звонят сверху каждый час! До свидания, есаул!

— До встречи! — ответил Зорич и вернул телефон Нилину.

В густо заросшем саду, за домом, в плетёных уютных креслах восхищённо качали головами, переглядывались понимающе Корф и Зорич, слушая соловьиные трели разошедшихся певцов. Все их удивительные, завораживающие коленца и выверты, все эти мелодичные свисты и щёлканья! Исидор Игнатьевич между тем, прихлёбывая чай, аккуратно, стараясь не капнуть на почти новый халат, доставал из вазочки засахаренную вишенку, обсасывал её и, положив косточку на тыльную часть большого пальца, изогнув указательный «катапультой», щелчком ногтя посылал её вглубь сада. А Евгений Иванович,