Довольные, они обнялись и расстались друзьями.

Между ног казаков суетливо прошмыгнула кошка, растаяв неясной тенью в окружающем полумраке.

— Тьфу, чертяка! — ругнулся едва не наступивший на неё Иван Заглобин.

Шагнув за порог, огляделись. Лишь один дальний левый угол скорее небольшого зала, чем большой комнаты, был освещён тускло светом поставленной на стол лампы. Рядом в кресле сидела закутанная в платок женщина.

— Проходите, господа, прошу вас! — низким голосом проговорила она.

— Простите, сударыня, за столь позднее посещение. Нельзя ли снять у вас на несколько дней комнату?

— Ну почему же нельзя, можно.

Она сняла очки и положила на стол с колен большую книгу. «Брокгауз» — удивился Евгений Иванович. Он видел такую на «запрещённой» полке в доме дяди. «Рано тебе голову такими мудрёностями забивать. Подрасти надо!» — говорил он тогда. Евгений Иванович почувствовал невольное расположение к этой, должно быть, по меньшей мере начитанной, образованной женщине. Смущаясь неудобством собственной просьбы, проговорил, запинаясь:

— Прошу извинить меня ещё раз, но… обстоятельства. — Евгений Иванович горестно развёл руки в стороны. — Понимаете ли, сударыня, мы голодны, а на пустой желудок, пардон, знаете ли, дурные сны снятся.

Женщина очень искренне и весело, откинув голову назад, рассмеялась, и Зоричу она показалась не такой строгой, какой была в очках, и враз помолодевшей даже.

— Не беспокойтесь, господа, у меня в гостинице ещё никто не умер с голоду. Пойдёмте со мной, я покажу вашу комнату. И пока вы приведёте себя в порядок, я соберу на стол.

Комната один в один как та, на прииске. Даже обои, показалось, с теми же цветочками. Только вместо одной две кровати, тот же шкаф и рукомойник в углу. Казалось, выгляни в окно, а там такие же кусты и кой-какой газончик с пощипанной курами зеленью. Отужинали холодным цыплёнком, свежей брынзой, зеленью, пшеничным хлебом из домашней печи.

— С корочкой! — восторгался Иван.

Запили всё густым тёмно-красным вином. И всё в компании с милейшей Софьей Андреевной. С благодарностью к хозяйке недолго вспоминал нюансы чудного вечера растроганный Евгений Иванович, пока его, уткнувшегося носом в подушку, не сморил сон.

К полуночи загремел гром. Всю ночь бесновался ветер, стучал струями воды в окно, а к утру всё стихло.

Проснувшись Евгений Иванович глянул на часы. Завтрак проспали, а к обеду можно не спешить — время позволяет, да и есть-то, впрочем, не хотелось. Тут же вспомнился поздний ужин и премилая хозяйка. Обещала кормить и впредь, так у неё заведено и включено в стоимость, но строго по расписанию и без опозданий к столу. Евгений Иванович посмотрел на Ивана. Спит неслышно, положив, как ребёнок, на ладонь усатую физиономию. Подумалось: «Славный всё-таки и надёжный парень Иван Заглобин». Повалявшись с полчаса, разбудил Ивана, встал и, приведя себя в порядок, вышел в зал. Софьи Андреевны в кресле не оказалось. На четырёх столах в ряд молодая девица в белом фартучке расставляла посуду к обеду. Она, обернувшись к Зоричу, сделала книксен и вежливо улыбнулась. Есаул, помаявшись на месте по выскобленным добела широким плахам пола, прошёл и уселся на диван в левом углу от входа и принялся разглядывать освещённый через широкие окна гостиничный зал. Обежал глазами противоположную стену. Кресло Софьи Андреевны, рядом столик на косолапых низких ножках, стойка портье, дверь, из которой он вышел в зал, и рядом другая, широкая, открытая филёнчатыми половинками вовнутрь. «Эта, должно быть, в хозяйственную часть дома», — едва успел подумать Зорич, как скрипнула входная дверь и кто-то тяжело, по-медвежьи шагнул за порог. Есаул повернул голову и подобрался сразу. Исчезла праздная расслабленность, он сразу решил: вот он, связной, о котором говорил Корф, но он не сказал, — почуяв недоброе, сжал губы есаул, — что это будет он — тот самый кореец. А таких ошибок Исидор Игнатьевич не позволял себе никогда. Не заметив есаула, тяжеловесно раскачиваясь, кореец прошёл к стойке портье. Послышалось мелодичное треньканье звонка. Появившаяся Софья Андреевна, поздоровавшись с корейцем, приветственно махнула рукой Евгению Ивановичу. Обменявшись с корейцем парой фраз, Софья Андреевна показала рукой на Евгения Ивановича. Кореец неуклюже, всем телом повернулся и неторопливо зашагал к Зоричу. Поравнявшись, он, не присаживаясь, заговорил:

— Вы помните меня, господин офицер? Мы встречались у Корфа. Я ограничен по времени, буду краток. Завтра в два часа пополудни к вам придёт человек и доставит вас в нужное место. Там будет встреча людей, интересующих Корфа. Поедете верхами налегке.

— Нас будет двое, — вставил есаул.

— Ну да, — не понял кореец. — Нас будет двое — я не один. Нужны две лошади.

— Извините меня, я понял. Будут две лошади.

— Хочу ещё сказать, что они нужны Корфу живые, а люди они смелые. Но, — осклабился кореец, — не мне вас учить. Желаю удачи!

Круто повернулся и исчез за входной дверью.

Обедали молча. Есаул сосредоточенно поглощал содержимое тарелок. Иван, глянув пару раз на есаула, не произнёс ни слова. Зорич сказал лишь «Мерси» и улыбнулся Софье Андреевне, подошедшей к ним справиться, довольны ли они обедом. Отобедав, они вернулись в номер. Иван, оседлав стул, терпеливо сопровождал глазами мерно вышагивающего взад-вперёд есаула. Ждал. Понимал: что-то не так, что-то случилось. Сев на кровать напротив, Евгений Иванович посмотрел на Ивана отсутствующим, чужим взглядом и тут же смягчился лицом, разошлись брови, весёлой искоркой блеснули глаза. Иван переживает — враз понял, чутко уловив его состояние. Блеснули под русыми усами зубы. Зорич, улыбнувшись, сказал весело:

— Предлагают сыграть в подкидного дурака, оставив козырей себе, Иван Заглобин! Что ж, сделаем им приятное, уважим. Ведь и мы не лаптем щи хлебаем, не так ли, Ванюша?!

И тут же насторожился. Посмотрел на дверь, прижал палец к усам и глянул на Заглобина. Какой-то непонятный звук привлёк их внимание: не то стук какой-то странный, боязливый, не то поскрёбывание. Да ладно, засомневался Зорич, откуда он здесь-то?! Но сказал громко:

— Войдите!

Выждав театральную паузу, в щели приоткрытой двери показалось лицо, а потом в широко распахнутой — и сам Шалыгин. Удивлению казаков не было предела, оно вырвалось из груди очень сдержанного Евгения Ивановича весёлым смехом и словами:

— Быть того не должно, но ведь это ты, Семён Иванович?! Каким