предыдущим поколениям военных советников рассматривалась (как немцами, так и турками) как основная причина их неспособности провести эффективную военную реформу. Опыт подсказывал, что одного права отдавать приказания было недостаточно без полномочий контролировать их выполнение. Сазонова все эти аргументы не впечатлили, и он попытался усилить давление на Берлин. Он предложил Лондону и Парижу выпустить совместную ноту держав Антанты, в которой они самым решительным образом возражали бы против немецкой военной миссии и которая содержала бы неявную угрозу, что «если Германия обеспечит себе такие преимущественные позиции в Константинополе, то другие державы сочтут себя обязанными действовать в соответствии со своими интересами в Турции»[1109].

Эта инициатива не увенчалась успехом, главным образом потому, что только Россия видела в миссии Лимана фон Сандерса угрозу своим жизненным интересам. Ни французов, ни британского военного атташе в Константинополе приезд фон Сандерса особо не встревожил. Они согласились с тем, что после неудач предыдущих миссий для немцев имело смысл настаивать на более жестком контроле для достижения какого-либо долговременного результата. Грей также сообщил, что неотложность ирландского вопроса и «тяжелое внутреннее состояние страны» исключают какое-либо прямое участие Великобритании в этом конфликте[1110]. В любом случае британцев беспокоили не столько успехи Германии в Турции, сколько растущее господство там французского капитала. «Независимость Турции испаряется под натиском французских финансистов», – сказал сэр Луи Малле Эдварду Грею в марте 1914 года. 18 марта в яростной речи в палате общин депутат от консерваторов сэр Марк Сайкс, эксперт по Турции и Ближнему Востоку, предупреждал, что мертвая хватка французских финансистов в Османской Сирии в конечном итоге «откроет им путь к аннексии»[1111].

Не стоит забывать и тот факт, что на Босфоре уже действовала британская военно-морская миссия, сфера ответственности которой была расширена с прибытием в 1912 году адмирала Артура Лимпуса, в контракте которого говорилось, что он был «комендантом турецкого флота»[1112]. Помимо контроля за улучшением обучения личного состава и курирования снабжения Османского флота, Лимпус координировал отправку торпедных катеров и установку мин в черноморских проливах, важнейшего средства, с помощью которого перекрывался доступ для иностранных военных кораблей[1113]. Лимпус понимал свою миссию в широком политическом смысле – его переписка с Османским адмиралтейством охватывала не только вопросы технической модернизации, закупок и обучения, но и более широкие вопросы стратегической важности, такие как степень военно-морской мощи, требуемая, чтобы «сделать опасным для русских переброску войск через Черное море»[1114]. Другими словами, его присутствие в Константинополе служило целям, близким к целям фон Сандерса. Лимпус с мудрой британской невозмутимостью взирал на англо-германский кондоминиум над османской морской и наземной обороной. «Англия имеет самый большой опыт в военно-морских вопросах и береговых сооружениях», – сообщил он Османскому адмиралтейству в июне 1912 года:

У Германии самая мощная армия, она также считается самой эффективной. Уверен, что было самым разумным нанять немецких советников для всего, что связано с армией. Уверен, что будет самым разумным всех советников по военно-морским вопросам выписать из Англии[1115].

Поэтому Сазонову было трудно разделить со своими партнерами по Антанте то возмущение, которое испытали в России при известии о прибытии в Константинополь германской военной миссии. Грей отверг политику совместных угроз, предложенную Сазоновым, и предоставил вместо этого гораздо более безобидный запрос относительно масштабов и полномочий немецкой делегации. Несмотря на энергичные кивки Делькассе в Санкт-Петербурге[1116], набережная д’Орсе высказала даже меньше энтузиазма, чем британское министерство иностранных дел, потому что в языке ультимативной ноты Сазонова разглядела перспективу тотального «распада азиатской Турции» с потенциально катастрофическими последствиями для французских финансовых интересов. Таким образом, Париж предпочел поддержать более мягкое предложение Грея[1117]. Другими словами: слишком много различных противоречащих друг другу имперских амбиций и нервозности было сосредоточено на шатающейся Османской империи, чтобы державы Антанты смогли сплотиться против одной предполагаемой угрозы.

Тем не менее этот эпизод спровоцировал опасную эскалацию воинственных настроений у ключевых российских политиков. Сазонов был взбешен прохладной реакцией Великобритании и Франции на протесты России. В телеграмме от 12 декабря 1913 года российскому послу в Лондоне он с горечью сообщал об уменьшающейся вере в эффективность британской поддержки, добавляя, что «отсутствие солидарности между державами Антанты вызывает у нас серьезную озабоченность»[1118]. В донесении царю от 23 декабря он занял откровенно воинственную позицию. Он предупреждал, что «совместные военные меры» должны быть немедленно подготовлены и согласованы с Францией и Великобританией. Державам Антанты следует «захватить и занять определенные точки в Малой Азии и заявить, что они останутся там до тех пор, пока их цели не будут достигнуты». Конечно, такая драматическая инициатива чревата «европейскими осложнениями», но более вероятно, что позиция «твердой решимости» приведет к желаемому эффекту, заставив немцев отступить. С другой стороны, уступка «может иметь самые фатальные последствия». Следует созвать встречу на высшем уровне для обсуждения вопросов, связанных с миссией фон Сандерса[1119].

Состоявшаяся 13 января 1913 года встреча проходила под председательством премьер-министра Владимира Коковцова. Присутствовали также Сазонов, военный министр Сухомлинов, начальник штаба генерал Жилинский и морской министр Григорович. Встреча началась с обсуждения «мер принуждения», необходимых для оказания давления на Константинополь, чтобы заставить его отказаться от своей просьбы о посылке германской военной миссии. Мысль о том, что для оказания давления на правительство Турции могут быть использованы экономические санкции была отвергнута – это одновременно нанесло бы ущерб обширным финансовым интересам Франции в Османской империи и ослабило бы узы Антанты. Альтернативой был вооруженный захват силами Антанты ключевых опорных пунктов. Сазонов отметил, что важнейшим предварительным условием является поддержка Франции. Коковцов, как обычно, возражал против всего этого воинственного настроя, указывая, что война – это слишком большой риск. На протяжении всей встречи он старался придать обсуждению умеренный и разумный тон. По его мнению, вместо того чтобы действовать под влиянием обиды и применять репрессии, важно точно установить границы того, что Россия будет терпеть, а чего нет. Немцы, как заметил Коковцов, искали выход «из ситуации, созданной российскими требованиями», и уже выразили готовность пойти на уступки. Таким образом, было крайне важно избегать «категорических заявлений ультимативного характера», которые вынудили бы их ужесточить свою позицию[1120]. Но на этот раз премьер-министру противостоял хор, состоявший из Сухомлинова, Сазонова, Григоровича и Жилинского, которые утверждали, что вероятность немецкого вооруженного вмешательства минимальна и что, если дойдет до худшего, война, хотя и не слишком желательная, тем не менее вполне приемлема. Военный министр Сухомлинов и начальник штаба Жилинский категорически заявили о «полной готовности России к войне один на один с Германией, не говоря уже о войне один на один с Австрией»[1121].

Все эти радикальные сценарии, впрочем, быстро утратили актуальность, потому что немцы отступили, и кризис миновал. Встревоженный масштабом реакции со стороны России и призываемый к поиску компромисса со стороны Лондона и Парижа, Берлин согласился отдать фон Сандерса в армию султана: он остался генеральным инспектором, но его повышение до «фельдмаршала Османской империи» означало, что он мог уступить прямое командование 1-м армейским корпусом без потери лица[1122].

Конфликт вокруг миссии Лимана фон Сандерса так и не перерос в континентальную войну, но, оглядываясь назад, можно сказать, что это был момент откровения. Во-первых, он показал, насколько воинственным стало мышление некоторых российских политиков. Сазонов, в частности, перешел от колеблющегося состояния в ранней стадии своего пребывания на посту к более твердой и более германофобской позиции – он начал строить нарратив германо-российских отношений, не оставляющий места для поиска взаимопонимания с Берлином: Россия всегда была понятливым миролюбивым соседом, а Германия – двуличным хищником, запугивающим и унижающим русских при каждом удобном случае. Теперь пришло время твердо стоять на своем! Не следует недооценивать способность таких нарративов сужать горизонты возможной политики. И неоднократные слова поддержки из Парижа явно наложили свой отпечаток: на совещании 13 января Сазонов заметил, что, хотя неясно, как на войну между Россией и Германией отреагируют англичане, несомненно, что французы предложат «активную помощь, включая даже самые